Что он делает?
Уберфюрер повернулся. Показал за плечо Ивана и потом себе на глаза. «Вижу цель». Иван кивнул.
Кажется, все. Отбегались на сегодня. Он поднял автомат к плечу, поставил предохранитель на одиночные. Вгляделся. Вдалеке мелькнула тень — быстро. Исчезла. Где же ты, сукин сын? Покажись.
Внезапно загремела цепь, бам — дверь распахнулась. Иван на рефлексе развернулся туда. Обошли, сволочи…
— Сюда! — крикнули оттуда. — Быстрее! Ну же!
— Мы из Кронштадта, — сказал Уберфюрер. Иван покачал головой — опять какая-то непонятная шутка.
— Добро пожаловать, — глухо сказал старик. Противогаза на нем не было, только белый небольшой респиратор. С одной стороны респиратор был отстегнут и висел на одной лямке. — Я вас уже давно жду.
Иван поднял брови.
— Нас? — он оглянулся. Мандела, Убер, Кузнецов, Седой. Сам Иван. Действительно. А кого еще старикану ждать, как не нас…
— Ну, если нас, то мы пришли.
Старик кивнул. Провел их в глубь здания, потом в комнату, отделанную светлым металлом. Еще не открыв следующую дверь, Иван понял, что там будет — и не ошибся. Душевая — огромная, каких Иван вообще никогда не видел. Голоса диггеров отражались от кафеля, покрывающего стены — бледно-желтого, впечатанного в серую штукатурку. Гулкое мокрое эхо. Старик показал, как включать воду — из заржавленных сифонов хлынула бледными струйками вода… теплая, почти горячая. Иван встал под душ прямо в противогазе. Оглушительно забарабанили капли по голове, по плечам, по спине. Окуляры стали мокрыми.
Диггеры вставали под струи душевых.
Вода лилась, смывая с них радиоактивную пыль.
Санобработка, ага. Иван вспомнил, как сидел с Катей в санпалатке на Василеостровской. Сто лет назад это было, не меньше.
Хлюпая резиной и капая водой, прошли в тамбур, затем в раздевалку — по стенам здесь находились железные шкафчики, выкрашенные в зелено-серый цвет. Один из шкафчиков был раскрыт, там висело старое полотенце.
— Можете снять противогазы, — сказал старик. — Здесь стерильно.
Закончив с переодеванием, Иван посмотрел на старика.
— Кто вы?
— Бахметьев моя фамилия. Федор. Я, если хотите… — на лице у него появилась странная, словно мышцы лица отвыкли, улыбка. Но вполне искренняя. — Я — водитель реактора.
До Катастрофы Федор Бахметьев работал на станции ведущим инженером управления, ВИУРом, ответственным за загрузку и эксплуатацию активной зоны реактора. В день Катастрофы вернулся в зал над активной зоной, потому что забыл там ключи от дома (ирония судьбы, верно? — сказал Федор), и, когда автоматические системы защиты станции сработали, он оказался взаперти. Со всяким могло случиться, сказал Федор. Мне вот повезло. Мда.
Сначала, когда двери начали закрываться, он решил, что это конец.
А вышло, что самое начало.
— Не буду рассказывать, как мне жилось, — сказал Федор. — Это долго и не слишком увлекательно… Главное — выжил. И продолжил работать. По специальности, хе-хе. Я и сейчас работаю. Реактор — капризная штука, но вполне надежная при должном уходе. Зато благодаря ему у меня есть электричество, горячая вода, душ, освещение, музыка, кино…
— Завели себе костерок, — уважительно протянул Уберфюрер.
— Именно.
* * *
— Раньше на ЛАЭС приходили люди, — пояснил Федор. — Но жили недолго, сами понимаете. К ним нельзя было даже подходить — такие дозы радиации у каждого, жутко просто. Однажды забрела беременная женщина… — старик потер лоб, словно воспоминание было не из легких. — Марина. Я по хоронил их за станцией — ее и младенца, — он помолчал. — Простите.
Молчание. Что тут скажешь? «Все истории разные — и все очень похожи». Катастрофа безжалостна.
— Вообще, конечно, самое удивительное, что станция уцелела… Я сам иногда не верю, — сказал Федор.
Иван кивнул. Про что-то такое говорил Водяник.
— Я слышал, Сосновый Бор — первоочередная цель в случае атомной войны.
Старик вздохнул.
— Боюсь, это все-таки была не атомная война. А если атомная, то ученые явно сели в лужу с оценкой ее последствий. Вот на такие последствия они рассчитывали? — он ткнул пальцем в мертвый пейзаж за окном с изогнутыми черными деревьями. — Или вот на такие?
— Мы слышали шум воды, — сказал Иван. — Это где-то здесь, на ЛАЭС? Неужели канализация все еще работает?
— Нет, — Федор покачал головой. — Это водосброс реактора. Станция забирает воду из моря для охлаждения реактора, затем отработанную воду сбрасывает обратно в Залив. Вклад в местную радиоактивность. Впрочем, очень незначительный — по сравнению с тем, что уже есть.
— Другими словами, — Иван помедлил. — Реактор все еще работает, вы хотите сказать?
Федор поднял брови, оглядел компанию Ивановых диггеров.
— Разумеется, работает. А вы разве не за этим сюда шли?
* * *
— Понимаете, атомная станция — это замкнутая саморегулирующаяся система. Если все люди разом со станции исчезнут, ничего не случится, все системы продолжат работать в автоматическом режиме — теоретически. Одной загрузки атомного топлива в реакторе хватит на много лет работы. Так совпало, что третий блок — мой блок — был долгое время на ремонте и модернизации, поэтому загрузили его перед самой Катастрофой. В штатном режиме эксплуатации, на ста процентах мощности, он может работать больше пяти лет. Если снизить мощность примерно процентов до пятидесяти… что я и сделал… срок работы реактора увеличивается.
— Тогда почему остальные блоки не работают? — спросил Иван. — Или работают?
Федор улыбнулся.
— Не работают.
— Почему?
— Я их заглушил. Иначе бы они расплавились. Вот это проблема автоматического режима. Реактор вырабатывает воду для охлаждения и расплавляется. Останов. На это нужно примерно месяц, что ли? Поэтому я их заглушил. Нелегко пришлось, конечно. У меня есть «чувство реактора», это как у водителя есть чувство автомобиля, но там были чужие реакторы, не мои. Другая марка автомобиля. Четвертый блок у нас был на ремонте, поэтому мне пришлось заглушать только два. Первый и второй блоки. Второй быстро заглушился, без особых проблем, а вот с первым пришлось повозиться… Как на машине в гололед… впрочем, вам это ничего не скажет.
— Мне скажет, — Уберфюрер словно проснулся. Иван даже начал забывать, что скинхед рядом — потому что тот сегодня по большей части молчал.
— Тогда вы понимаете. Пару раз меня чуть не «занесло». Еще немного, и был бы тут второй Чернобыль.
— Да тут весь мир… — Убер замолчал, почесал затылок.
