Огонь жадно охватил очередную подброшенную в него сухую ветку, ветер сменился, и до ноздрей Стронга вновь донёсся запах жареного мяса. Вокруг костра сидело две дюжины молодых охотников, которые живо обсуждали сегодняшнюю добычу, весело скалились, выбивая о камень костный мозг из позвонков убитого накануне буйвола. Сегодня мяса было вдоволь, столько, что достанется и женщинам, и детям, а может, что-то перепадёт и старикам.
– Как думаешь, долго они ещё просидят? – Лин толкнул Дуайта в бок костлявым плечом.
– Я приготовил много браги. Скоро угомонятся, – обнадёжил его Стронг.
Они дожидались, когда закончится пиршество, чтобы собрать объедки и наконец-то, впервые за несколько дней, насытить свои съёжившиеся желудки.
– Может, завтра сами какого-нибудь суслика поймаем? – предложил Лин.
– Не-е. Девки отнимут.
– Знаешь, что у меня есть?
– Что?
– Ампула с ядом…
– А чего раньше молчал?
– Двое знают – уже не тайна.
– Так давай и поделим на двоих.
– Ты не понял.
– Чего я не понял.
– Нам-то ещё жить да жить.
– А чего тогда?
– У меня в лесу большой котёл припрятан. Кожух от генератора, что сдох сорок лет назад. А кожух я приберёг. Знал, что пригодится.
– И что с ним делать?
– Мне одному морошки не набрать, чтоб полный котёл браги получился.
– А зачем полный-то?
– Чтоб всем хватило.
– Вот уж не было печали. Чего надрываться-то. Думаешь, мяса дадут?
– И ампулы моей на всех хватит.
– И все сдохнут?
– Точно!
– А ну, покажь. – Стронг ощерил беззубый рот и начал потирать узловатые сморщенные ладони.
– В дупле спрятал.
– Покажь, а то морошку собирать не буду.
– Ну, пойдём.
Их ухода никто не заметил. Кому какое дело до двух стариков, которые всё равно скоро умрут, и их костлявые тела можно будет принести в жертву Всемогущему Тейлу, всесильному божеству, которое с одинаковым равнодушием и проворством пожирало и мертвецов, и нежеланных младенцев.
– Ну, где? – Стронг аж приплясывал от нетерпения.
– Да сейчас! – Лин запустил в дупло руку до локтя и наконец-то нащупал своё сокровище, орудие мести за обиды, которые приходилось терпеть последние два десятка лет.
Ампула была гладкой, холодной, необычайно приятной на ощупь. Он достал её с трепетом, положил на ладонь. Стеклянная оболочка блестела, отражая свет сумеречного неба, ещё пробивающийся сквозь густые кроны деревьев.
– Дай потрогать. – Стронг неловко протянул дрожащую руку, которая столкнулась с ладонью старика Лина.
Ампула подпрыгнула и скатилась в траву. Бывший советник первого ранга попытался поймать её на лету, но это было просто немыслимо.
Оба старца упали на четвереньки, стараясь найти своё сокровище, но стеклянный хруст под коленкой Стронга лишил их последней надежды на месть.
* * *
Из миров, возникших в результате Игры, лишь немногие стали крупными центрами цивилизации, где процветают искусства и науки, где есть хоть какая-то социальная справедливость и материальное благополучие граждан. Ни разу сколько-нибудь жизнеспособное общество не сформировалось там, где властители изначально стремились создать нечто идеальное, нечто прекрасное, исходя из своих романтических представлений о благе.
Диего Гарсия. Предисловие к «Атласу исчезнувших цивилизаций», Фабрика, 3011 годВолна неторопливо накатывалась на берег и, шурша галькой, возвращалась назад, точно так же, как десять, сто или тысячу лет назад. Бессловесный паж стоял позади и переминался с ноги на ногу. Ему явно хотелось уйти в хижину и погреть руки у камина, вместо того чтобы посиневшими пальцами держать поднос с бокалом вермута и блюдцем тонко нарезанного сыра. Но бывшему императору было абсолютно всё равно, чего хочется пажу. Ламарк смотрел на волны, которые накатывались и возвращались назад, и для него это было лишь символом цикличности событий. Со дня мятежа минуло четыре десятка лет, а он ещё жив. Кто знает, расщедрилась бы судьба на столь долгую жизнь, останься он на троне… Притязания магнатов, интриги дворцовой челяди, внешние угрозы, провалы в экономике – всё это отнимало столько нервов, заставляло постоянно быть в напряжении, от которого спасало только одно – Игра. Интересно, если бы удалось покинуть планету в момент переворота, поставил бы он на собственную дочь деньги Фонда общественного спасения, предусмотрительно переведенные на счета за пределами Дарии? Едва ли! Анна всегда была умницей и красавицей, но трудно было предположить, что ей хватит для победы твёрдости духа и уверенности в себе. Ламарк не считал себя человеком сентиментальным, но испытывал чувство благодарности к ней за то, что в самые трудные минуты она приходила к нему во снах. С другой стороны, то, что она ни разу не попыталась его освободить, вызывало приступы гнева и раздражения.
Изредка, раз лет в десять, на остров пробирались посланцы каких-либо монархистов – один явился на плоту через пролив, другой выбросился с парашютом с рейсового дирижабля, а остальные проникали с группами туристов.
Тридцать лет назад Верховный дож Республики Дария постановил прекратить финансирование содержания самого известного узника планеты и перевести его на самоокупаемость. Неожиданно оказалось, что желающих увидеть свергнутого императора неожиданно много. По две, три, а то и по пять экскурсий проходило ежедневно. Пришлось рядом с императорской хижиной строить дворец, отель, площадку для дирижаблей и даже небольшой морской порт в Южной гавани. Правда, помимо охранно-конвойного взвода, на остров был переброшен целый батальон республиканской гвардии, а рядом с портом поднялся небоскрёб «пятизвёздочных» казарм. Раз в году, по весне, на острове проходила игра-реконструкция «Штурм Второй имперской резиденции». Почему второй? Да потому что первая, где находился сам император, сдалась практически без боя. Среди услуг, которые предоставляла компания «Империя +», была аудиенция у императора с глазу на глаз. Стоила она безумных денег, проходила под прицелами видеокамер и микрофонов республиканской секретной службы, но всякий раз, когда кто-либо заказывал эту услугу, Ламарк надеялся, что к нему явится истинный слуга престола и сообщит, что всё готово к монархическому перевороту, и ему стоит лишь приказать…
Сейчас стояла поздняя осень, и туристов практически не было, но в расписании на сегодня фигурировала одна такая аудиенция, и почему-то Ламарк ожидал её с каким-то особенным трепетом. Может быть, сейчас? Может быть, новое поколение храбрецов решилось на реставрацию монархии?! Разум подсказывал: не стоит тешить себя нелепыми надеждами… Но ощущение того, что именно сегодня должно произойти нечто особенное, было сильнее голоса холодного рассудка.
