В старом Мире это не всегда было удобно организовать. Слишком тесно обжит и заселен старый добрый Мир. А здесь, на другом континенте, пока еще называемом по инерции Новым Миром, все приходится строить заново, все сразу увязывать, располагать с максимальным удобством. Тем более что это вполне можно сделать. Перестраивать всегда труднее, чем возводить заново.
И поэтому (Карсон как–то не замечал этого раньше) в Новом Мире все крупные сооружения, имеющие ключевое значение, были новее, грандиознее и удобнее для пользования. Но было в них и что–то холодное, отстраненное от человека. Им еще предстояло состариться, перестать быть такими новыми, такими удобными и такими современными, но сделаться уютными, обжитыми, обласканными и согретыми. А значит — отдающими людям добро и ласку.
Однако все малосущественное, второстепенное было временным, облегченным и сколоченным наспех: вместо складов — грандиозные навесы, вместо каменных домов, сделанных на совесть, — деревянные или, в крайнем случае, полукаменные домики с низкими потолками, минимумом декора. Им не стать старыми и уютными, потому что они ненадолго. Не стоит к ним привыкать.
И вот еще что (это Карсон тоже почему–то заметил только сейчас), люди здесь тоже были под стать архитектуре. Холоднее и отстраненнее, что ли. И даже те, кто перелетал сюда из старого Мира, словно заражались этим. Едва ступив на землю далекого континента, они становились строже и будто замыкались, сосредотачиваясь на чем–то внутри себя, на какой–то видимой лишь им цели и устремлялись к ней, переставая замечать окружающих. Здесь никто ни на кого не смотрел. Так, скользили глазами. Как по возможной помехе. И привыкать к таким людям тоже не хотелось.
Карсон двигался через припортовые кварталы выросшего на новом континенте города, засунув руки в карманы и подняв воротник новой куртки. Взгляд его цеплялся за вывески многочисленных питейных заведений, каждая из которых обещала посетителю уют той или иной степени, кружку недорогой калиновки и как минимум тарелку с жареным кальмаром или копченым угрем, а то и с каким другим местным, экзотическим для жителя Метрополии деликатесом.
Он знал почти все эти заведения. Почти в каждом он когда–нибудь напивался и дрался. Теперь он смотрел на вывески, как любитель книг осматривает корешки своей библиотеки и мысленно вспоминает любимые фрагменты. Но если книгочей знает понравившиеся куски своих книг почти наизусть и с удовольствием перечитывает, то Карсон помнил не все из своих похождений. Кое–что он знал только по рассказам более трезвых очевидцев или по протоколам.
Он косился на вывески, но не было в его глазах ни подавляемой волей жажды, ни сожаления.
Решено так решено!
Но вот раздражение — было.
Карсон хотел есть, не знал, на что теперь тратить свое свободное время, и не хотел заходить ни в одно из этих заведений. Не потому, что боялся сорваться и нарушить данное самому себе обещание. В себе он был уверен, а вот в заведениях — нет.
Эти места, они такие… От них всего можно ожидать. Зайдешь перекусить, а попадешь… в историю. Мало ли здесь таких типов, каким он сам был совсем недавно? Нет уж, никаких историй и никаких, соответственно, заведений.
Вот только есть хотелось все сильнее.
Он мог бы совсем не сходить с борта корабля на землю, довольствоваться тамошней кухней, которая получше каждого из здешних заведений, но он не хотел себя прятать от мира.
С трезвым образом жизни нужно было еще научиться управляться. Нужно было искать новые способы развлечений и новый круг общения. Потому что ни одно из известных ему пока развлечений не имело смысла без калиновки.
«Отойду от порта подальше, а там найду по–настоящему приличное место, должно же здесь быть такое», — решил он Размышляя о том, сколько должно составлять это «подальше» — квартал, три или еще больше, — Карсон действительно прошел не меньше пары застроенных малоэтажными полудеревянными домишками кварталов и вдруг понял, что видит перед собой нечто, не похожее ни на что виденное им ранее.
Он остановился и изучил объект внимательней. Хлипкое на вид сооружение отличалось необычной архитектурой и броским аляповатым колоритом.
Если бы Карсон интересовался энтомологией, ему на ум, возможно, пришло бы сравнение с ядовитым насекомым в вызывающе–ярком наряде.
Излишне большая, причудливо изогнутая крыша, подпертая по углам четырьмя тонкими кольчатыми колоннами, венчала стены, по которым извивались золотые на красном драконы.
Усатые твари угрожающе скалились и жонглировали довольно натуралистично изображенными плошками, блюдцами и чашками с какой–то едой. Два круглых, обтянутых бело–голубой тканью фонаря горели, несмотря на ясный день, по бокам невысокого крыльца с декоративными перильцами. Вывески не было. Само это несообразное сооружение и было вывеской. Целиком.
А вход?!
Карсон сглотнул. Вход в здание не закрывали надежные раздвижные створки! Вместо них в широком дверном проеме торчала нелепая многолопастная конструкция, призванная, скорее всего, вращаться вокруг вертикальной оси.
Карсон принюхался. Несмотря ни на что, от павильона тянуло едой и специями. Справившись с легким шоком, он понял, что это детище культуры Восточной Империи, недавнего врага Мира.
Восток и Запад встретились в центре континента, осваивая его с разных побережий. А встретившись, начали глубоко переплетаться друг с другом, причудливо соперничая в мирной конкуренции и военных стычках, в борьбе за землю, воду, поля, леса, благосклонность аборигенов…
Движимый голодом и любопытством, Карсон поднялся по низеньким ступенькам на крыльцо, толкнул лопасть перед собой, получил толчок в спину от другой лопасти и проник внутрь.
Перебор с золотом наблюдался и тут. Теперь в сочетании с зеленым. Впрочем, глаз это не радовало. Привычный к тонкости и изощренности орнаментов, украшавших интерьеры Мира, глаз не мог не отметить аляповатость и скверное качество декора. Все было сделано аккуратно, старательно, но как–то не от души. Не оставляло чувство, что он очутился внутри простенькой декорации.
Но что изумляло окончательно — Карсон обнаружил, что он здесь один. Не единственный посетитель, а просто — один! Не было ни стойки, за которой должен обитать хозяин заведения, ни самого хозяина.
В растерянности и ошеломлении он оглянулся, не представляя, как быть. Просто развернуться и выйти наружу — значило оставить загадку неразгаданной и, вообще, выставить себя в глупом свете.
Он осмотрелся внимательней. Деревянный пол, длинные столы и лавки из клееного лакированного бамбука. Стену напротив входа украшал ряд неправильной формы пятиугольных окошек в золотых рамах.
