Лина всё ещё пыталась бороться с обувью, когда в казарму вошла сотрудница канцелярии и увела с собой трёх девочек с вещами. Их отчислили.
Садистка не забыла о своей угрозе. Старший инструктор не проводила занятия с младшими воспитанницами, но это не мешало ей создавать упрямой девочке массу дополнительных проблем. Надо сказать, что в первые месяцы жизнь Лины была на порядок сложнее, чем у остальных ровесниц.
Злопамятная женщина не марала свои руки о наглую выскочку – орудием своей мести она сделала старших. Не все её ученицы подписывались издеваться над малорослой девочкой с внешностью гадкого утёнка, но троица дылд-подружек занималась этим с превеликим удовольствием. Почти каждый день они ухитрялись выделить хотя бы пять или десять минут для того, что они называли «сеансом интенсивных тренировок». Забитые младшие и без того держались поодиночке, не обзаводясь дружескими связями, причём не только из-за запретов – коллектив умело разделяли, пользуясь соревновательными принципами, но от Лины все вообще предпочитали держаться подальше. Немудрено – ведь даже сочувственный взгляд или нечто на него похожее мог обернуться неприятностями, если его заметит кто-то из троицы мучительниц.
Те, всё более наглея от беззащитности жертвы и поддержки старшего инструктора, придумывали новые и новые издевательства. Лина постепенно тупела, уверенно превращаясь в забитое животное – она не видела выхода из этой кошмарной ситуации. Жаловаться нельзя – по негласным правилам её станут презирать свои же, а покидать Монастырь она не желала. Девочка сделала свой выбор и теперь обязана пройти эту дорогу до конца. Иначе зачем было начинать? Но как можно терпеть ежедневные унижения и побои, да ещё и на глазах у всех? Ждать, покуда приспешницы Садистки закончат воспитание? Это годы – выдержать подобный срок невозможно. Да и злопамятная женщина наверняка найдёт им замену.
Инструкторша время от времени как бы невзначай пересекалась с Линой и, насмешливо посматривая на неё с высоты своего немалого роста, заводила один и тот же разговор:
– Ну что, инфузория, тебя ещё не отчислили?
– Никак нет!
– Не переживай, это день не за горами. И не стыдно тебе занимать место более достойной претендентки?
– Никак нет! – звенящим голосом отвечала Лина, стискивая зубы.
– Всё такая же упрямая? – с насмешкой констатировала Садистка. – Смотри, упрямство ведь не всякому на пользу идёт. Тебе оно явно вредит: с нашей последней встречи ты ещё больше исхудала, да и лицо почернело. Тяжело приходится?
– Никак нет!
– Странно, всем тяжело, а тебе нет. Ладно, попробую это дело исправить; раз у тебя такие значительные физические резервы, то не помешает дополнительная нагрузка. Я обязательно её организую в индивидуальном порядке.
Лина прекрасно понимала, что подобным поведением провоцирует женщину на новые подлости, но ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала, что если даст слабину хоть в чём-то, то скатится с высокой скалы, на которую карабкается с помощью ногтей и зубов. Другой дороги нет – только вверх, иначе... иначе это будет уже не она, а другая, забитая, покорная девочка, которым в Монастыре не место. Алтайская база, обучение гражданской специальности, заштатный филиал, первый ребёнок не позже двадцати двух лет от мужчины, подобранного врачами из евгенического центра, и вся жизнь по приказу, без возможности отказаться. Демократия в Ордене была пустым звуком – его двери открывались в одну сторону, однажды попав в эту структуру, будешь пребывать в ней до самой смерти, пусть даже у тебя практически отсутствуют сенситивные способности.
После очередного разговора с Садисткой Лина по её глазам поняла, что своим упрямством разозлила женщину не на шутку. Нетрудно догадаться, что издевательства пойдут на новом, более высоком уровне, а это не радовало. Пребывая в полнейшей прострации, девочка, вопреки правилам, самостоятельно покинула столовую, бесцельно направившись в сторону плаца. Это был серьёзный проступок, заслуживающий сурового наказания; собственно, на это она и рассчитывала.
Как назло, по пути её никто не задержал, все будто ослепли, не обращая внимания на сбрендившую младшую, в гордом одиночестве прогулочным шагом фланирующую по территории, где даже старшие передвигались только бегом. Лину это несколько обескуражило, и решив, что терять ей в сущности уже нечего, она направилась в сторону административного здания.
Ей и в этом никто не стал мешать. Девочка без помех пересекла плац, поднялась на крыльцо, вошла в фойе. Здесь, в прохладном сумраке со стен смотрели сотни портретов и фотографий знаменитых выпускниц; почти все они окончили свои дни в бою, совершив немало подвигов. Здесь впервые Лина увидела табличку под пустой рамкой. Нет, она и до этого много слышала о Нельме, но понятия не имела про это место. Ошеломлённо сосчитав награды этой легендарной выпускницы, Лина испытала одно из потрясений, отразившихся на всей последующей жизни.
Настоятельница поймала её с поличным, в одиночестве, в запрещённом для младших месте в то время, когда её группа спешила на занятия. Преступление было немалым – Лина получила трое суток карцера. Это позволило ей отсрочить неизбежную встречу с дылдами Садистки, хотя избежать её таким образом невозможно. Но сейчас девочка наоборот стремилась к ней всей душой. У неё теперь был ориентир – Нельма, она никогда бы не позволила себе покорно принимать унижения. И если в Монастыре есть хоть какая-то справедливость, никто не выгонит девочку за то, что она замыслила. А если выгонят... Значит, справедливости нет никакой и всё зря... абсолютно всё.
Отбиваясь от наглых крыс, запертых в бетонном стакане, Лина стоически выдержала весь срок, после чего самостоятельно поднялась по спущенной лестнице, что удавалось не всем узницам.
Вечером, пошатываясь от чудовищного недосыпания, Лина вышла из душа. В отличие от других младших, спешащих в свои казармы в неглиже, она надела выглаженную форму, застегнула все пуговицы. Она была готова.
Её ждали.
Запевала троицы дылд при виде жертвы картинно развела руками:
– Ветерок ты наш бедненький! Намучалась? Как тебе крысы? Попочку не объели? Ну, что встала, иди сюда, мы, твои лучшие подружки, приготовили для тебя питательный бульон.
Одна из мучительниц протянула стакан, до половины наполненный мутной жидкостью, ехидно ухмыляясь, произнесла:
– Вот тебе компенсация за все дни голода и жажды, волшебный эликсир. Ты уж извини, что эта моча немного протухла, сама понимаешь, три дня – срок большой.
Дылды, привыкшие к покорности беззащитной жертвы, всё ещё не понимали, что с ней произошли некоторые перемены. Они не почувствовали подвоха даже после того, как она уверенно взяла предложенный стакан без малейшего колебания. Демонстративно понюхав мерзкую жидкость, Лина обвела взглядом обитательниц казармы, сверкающих из углов перепуганными глазами и хладнокровно, чуть насмешливо произнесла:
