– А зачем?
– А пусть видят, что это честные люди едут, а не банда вооружённых монашек.
– Понятно, – гукнула Акула и, пристраивая поудобнее огромный «Тайфун», от себя пояснила: – Пусть думают, что капелла девственниц-христианок возвращается с ночной гулянки.
– Или, наоборот, только туда направляются, – не унимался анонимный голос с задних сидений.
Автобус едва не взорвался от смеха, даже настоятельница не сдержала улыбку. Ей понравился настрой воспитанниц, пусть лучше забивают голову идиотскими шутками, чем раздумывают над тем, в какую задницу попали.
– А какую песню будем петь? – вновь промычала Акула.
– Вот ты точно петь не будешь, – безапелляционно заявила настоятельница. – Стоит тебе открыть рот, и нам конец. С твоим голосом тебе только «занято» в туалете говорить.
Кимов посмотрел на запястье – до начала операции оставалось пять с половиной часов. Майор поёжился, чувствуя себя не слишком уютно. Дело было не в том, что он три дня работает практически без отдыха. Он был привычен ко всему и при необходимости мог протянуть в подобном ритме ещё столько же. Кофе, кое-какая химия, короткие сеансы релаксации... На пользу здоровью это не пойдёт, но ничего не поделаешь – так надо.
Майора беспокоил авантюрный план, навязанный руководством. От всей этой операции несло настолько сырым запахом, что доходило до тошноты. Нет, так дела не делаются. Кимов почти не сомневался, что его биометрические характеристики хранятся в памяти боевого компьютера, способного прикончить любого человека из своей базы данных в одно мгновение. Если что-то пойдёт не так, он даже не почувствует приближения смерти.
А при таком авантюризме обязательно что-то пойдёт не так, как планировалось.
Камера была маленькая, не более пяти квадратных метров. Бетонные стены и пол, высокий потолок, дверь с окошком, забранным решёткой, широченная скамья из толстых досок. Вот и вся обстановка. Эти помещения в подвале магистрата не предназначались для долгого содержания задержанных. Здесь помещали подсудимых в перерывах между заседаниями коллегии, отсюда их забирала стража, приезжающая из замка со спецмашиной. В случае оправдательного приговора людей попросту выпускали. Преодолев двадцать четыре ступеньки лестницы, они попадали на первый этаж западного крыла, а уже оттуда выходили на волю, зарекаясь никогда не повторять обратный путь.
Или не зарекаясь.
Лина сидела на скамье, прижавшись спиной к стене. Ноги она подтянула вверх, обняв их руками, подбородок уткнула меж колен. Не самая удобная поза на столь жёсткой поверхности, но по-своему оптимальная. Девушку не раз наказывали подобным образом: первое воспоминание относилось к семилетнему возрасту, когда на Алтайской базе за неуспеваемость по математике её посадили в Кладовку – местный карцер. Она отчётливо запомнила, что в тот раз срок составил всего-навсего четыре часа, но как же медленно шло это время. Под конец Лина замерзла настолько, что у неё зазвенели зубы; ей с трудом удалось подняться на ноги, чтобы без посторонней помощи выбраться наружу. Да и никто бы не стал ей тогда помогать – правила просты и жестоки: дверь открывают на несколько секунд, если ты не успела выйти, то всё, сиди ещё один «штрафной» час.
Лина успела.
С той поры она поднакопила опыта и умела устраиваться в самых тяжёлых ситуациях. Местный подвал тоже был не самым благодатным местом, но подобная поза снижала потери тепла до минимума. И хотя в данный момент девушка не замечала ни холода, ни жары, тело решило по-своему, инстинктивно приняв оптимальное положение. Да и психологически пленнице было намного комфортнее в позе эмбриона; сейчас, как никогда ранее, хотелось вернуться в материнскую утробу и не терзать себя тягостными мыслями.
Или просто умереть.
Жизнь Лины была по-своему проста: она никогда не оставалась предоставленной самой себе – всегда находился кто-то, указывающий ей, что делать сейчас и к чему стремиться в дальнейшем. Она не выбирала свою судьбу – это сделали за неё. Сенс, входящий в группу отбора, посмотрел на хрипящий, дурно пахнущий свёрток, в котором от дифтерии умирала грудная девочка, оставшаяся без родственников, брезгливо ткнул пальцем. Выбор был сделан. После этого ей оставалось только два выхода: вписаться в эту систему или быть ею отторгнутой, заняв место в самом низу.
Лина выбрала первое.
Изначально обладая повышенным интеллектом и ярко выраженной целеустремлённостью, она стремилась стать в этой системе если не первой, то хотя бы далеко не последней – ей не хотелось плестись в хвосте. Как ни странно, несмотря на множество помех, на этом пути ей всегда сопутствовала удача. Ещё маленьким ребёнком она поставила себе цель – попасть в Монастырь, и успешно её добилась.
Если бы в тот момент Лина кому-нибудь заикнулась о своей мечте, её бы подняли на смех. Она росла болезненной, робкой девочкой, игре со сверстниками предпочитающей книгу. Учитывая всё это, да ещё и в придачу с субтильным телосложением, ей была одна дорога – в гражданские службы Ордена. Будь всё иначе, из неё бы вышла отличная секретарша для какого-нибудь из руководителей филиала. Телефонные отповеди, регистрация распоряжений и заявлений, кофе, секс на письменном столе с немолодым потеющим начальником.
Орден кичился демократическими традициями, но на самом деле безродной сироте со смазливой внешностью другого места в его основной структуре не предусматривалось. Да, на гражданской службе есть и более достойные посты, но не для неё. Всегда найдётся чей-то сын или племянник с родословной, насчитывающей шесть поколений знаменитых предков и ярко выраженными ментальными способностями. Учитывая, что в этом отношении девушка была полностью бездарной, ей светила убогая карьера с вершиной, в лучшем случае, где-то на уровне заместительницы начальника канцелярии захудалого филиала. Неприятнее всего было то, что от таких неудачниц, как Лина, в обязательном порядке требовалось выносить двух детей от разных отцов, выбираемых за сильные сенситивные способности. Таково требование евгенической программы Ордена.
Это был тупик.
Лина выбрала другой путь и, когда суровая женщина, обведя взглядом шеренгу взволнованных девочек, задала свой вопрос, шагнула вперёд не задумываясь. Это был первый случай в её жизни, когда одно мгновение решало столь много.
Но не последний.
Осмотрев её с ног до головы, женщина отрицательно покачала головой:
– Не подходишь.
Упрямо вскинув подбородок, Лина непреклонным голосом произнесла:
