— Еще раз пройдешь.
Эх, Игорь Иванович! Как вы могли меня товарищу полковнику в полное подчинение передать?! Мне плевать, что он у вас — лучший! Я у вас — еще лучше него! Никого лучше меня у вас не было, нет и не будет, Игорь Иванович! Не цените вы мою шкуру, раз позволяете Степану Петровичу ее с меня так запросто спускать!
— С места не сойду! Не дадите мне отдыха вы — я его себе дам!
— Не дам я — не дашь и ты!
— Степан Петрович, я вам сегодня честно все свои силы отдал! Но я ведь все, что сегодня вам отдал, завтра у вас отобрать могу! Я не только обратно все свое верну — я и у вас все возьму! Я все силы из вас вытяну! Степан Петрович, подумайте! Я ведь только простейших вещей у вас прошу! Дайте мне отдыха!
— Нет! Нет времени! На маршрут!
— Палку перегнете! Я ведь вам не дубина дубовая, а розга гибкая! Я вам себя сломать не дам! Согнете меня сильнее — я вас в ответ стегну, стоит вам руку отпустить!
Степан Петрович нахмурено посмотрел на меня, стараясь оценить мое истинное состояние. Зря старается. Все равно я полковнику навру — покажу, только то, что я сочту нужным показать, и он заметит только то, что я позволю заметить. Снегирев — человек, не различающий никаких градаций серого, — он видит одни крайности черного и белого. Что ж… Я не останусь стоять перед ним прямо и спокойно, а с понурым видом начну просто подыхать у него на глазах — пущу в глаза полковнику пыль, рисующую четкую видимость моего издыхания.
— Не можешь на маршрут вернуться? Никак не можешь?
— Не могу! Никак.
— Слабый ты, Слава.
— Не богатырь я вам — не великан с саженью в плечах! Только я с вашими обычными бойцами в строю не стою, товарищ полковник. Так что вы меня с ними не сравнивайте. На мое место вам никого иного не поставить. Я один настолько сух и силен, что способен преодолеть простенки объекта на высокой скорости.
Степан Петрович снова окинул меня оценивающим взглядом. Но на сей раз он стал всматриваться мне не в лицо, не в глаза, а окинул взглядом — целиком и сразу. Он не знает, что моему разуму подчинена не только моя душа, но и мое тело. Оно полностью послушно мне — моим видимостям, вернее. Телом ведь не тяжелее, чем душой, управлять, — даже проще. Нет, я не становлюсь выше или ниже, как не становлюсь серьезнее или веселее, я просто — кажусь.
— Нет, не правильно я все рассчитал. Похоже, просто нет у тебя требуемой силы. На силу больше рассчитывать никак нельзя. Остается скорость. Будешь брать только скоростью. Тебе нужно двигаться свободнее. Ужинать не будешь.
— Вы что, голодом меня морить задумали?! Доведете вы меня до могилы.
— Соколов, ты не должен останавливаться ни в трубопроводе, ни в проводке ни на секунду. А тебе не хватает сил в такой тесноте твердо действовать. Тебе требуется свобода действий. Станешь ты тоньше — тебя теснота давить перестанет, тебе на борьбу с ней силы и время тратить не придется. Ты сбережешь и силы, и время. Ты пройдешь.
— Я обессилю быстро, Степан Петрович.
— Не так быстро. Сначала в расход простая энергия пойдет, а после — остаточная, сохраненная организмом на крайний случай, сгорать начнет. Такое сгорание обеспечит тебе мощный толчок и на определенный срок даст огромные силы.
— Только, когда все сгорит, — я на месте замертво рухну.
— Другого варианта нет.
— Мне мой заряд неизвестен. Срок разрядки рассчитать нельзя. Так что батарейки у меня могут сдохнуть не вовремя.
— Нет выбора. Не спорь. Ступай спать. Завтра раньше начнем. Начальника завтра ждем к десяти часам. Но он, как всегда, раньше приедет.
— Что, Игорь Иванович?
— Он, Слава.
— Сказал что?
— Ничего он мне не сказал. Тебе скажет.
Степан Петрович пристально проследил за процессом моей нервной перестройки, но не понял, что я перестал замечать предосенний холод и задрожал не от него, а от резко подскочившего напряжения. Операцию не отменяют, но что-то пошло на перекос. Что? Предатель нам планы подпортил? Нет. Что-то еще — что-то иное. Людей задействовано много, но известно им мало. Каждый человек владеет сведениями только в своем узком звене задачи. Посвящены всего двое — мой начальник и я. Серьезно нам навредить никто не может. Правда, один человек… Он может рассказать, что нам открыт секрет, считаемый скрытым. Он верный человек — так просто не выдаст. Только его могут взять. А ему тяжелого давления не выдержать точно. Нет, не похоже, что он попался. Иначе операции пришел бы конец и на планах был бы поставлен крест — Игорь Иванович все отслеживает и всегда в курсе. Человек просто под подозрение попал… или просто появились подозрения насчет присутствия чужого в рядах своих.
Посмотрим, подтвердит начальник мое предположение или нет. Надеюсь, я не прав. Иначе меня ждут тяжкие испытания на прочность. Игорь Иванович начнет меня погонять нещадно, и мне придется напрягаться и нервничать сильнее. А нервозность мне непозволительна. Для дела я должен похоронить ее на дне покойной души и не трогать захоронения, несмотря на все провокации.
Вычищаю засоренную голову, выкидывая из нее четко прорисованные перспективы долгого и отягощенного длительными допросами гниения в военной тюрьме Дойчланда. Дойдет дело до того, кого я знаю под именем Эриха Шлегеля. А Шлегель знает меня в лицо — он признает во мне Дитриха Вайнера. Саксонец не сдаст меня — не сдаст себя из-за Вайнера. Только он далеко не глуп. Он поймет, что я — Стяжатель. Тогда мне — конец. Шлегель корыстен и служит он не одной стране, но саксонец никогда не поступается принципами на определенной ступени преданности. А Стяжатель — я заслужил это прозвище хищнической жадностью и жесткостью — стоит на ступени, которую саксонец не переступит никогда. Сложится серьезная ситуация — он станет служить исключительно Отчизне. Никто и ничто не принудит его предать страну при настоящей опасности. Сложный он — Шлегель… сложный и страшный.
С поздней ночью пришел злой голод и привел с собой разгульную девку — бессонницу. Спать я хочу жутко, а есть — просто ужасно. А черт, одолел меня голод, и я поддался уговорам девицы-бессонницы, хоть она и не особо соблазнительна. Продирая глаза и прижимая руки к впалому животу, сполз с кровати на пол. До тошноты все под ребрами сводит — нужно снаряжаться в поход… в ночной налет на столовую.
— Мурка! Я сейчас с тебя твою кожаную тужурку наганом сдеру!
Кошка вывернулась у меня из-под руки и вцепилась в занавеску, зависая в воздухе.
— Домашняя барышня, а шляешься по мужикам ночами — черт знает в чьи постели залезаешь! Что ты ко мне приперлась опять!
