стулья. Эмма прошла еще дальше – и это уже был следующий контейнер, который представлял собой одно неделимое пространство вроде гостиной – вдоль стен стояли буфеты, книжный шкаф, стеллажи с какими-то побрякушками: статуэтками, камнями, рамочками и небольшими картинами, а сама комната была заполнена креслами, всего около десятка. Пять из них были заняты женщинами, а на большом белом развалилась, вытянув ноги на подставку, сама Мариэлла. Ей красила ногти молодая девица; прочие гостьи Мариэллы, в том числе чернокожая красавица, на которую обратила внимание Эмма, отмачивали ногти рук и ног в тазиках.
– Привет, солнце! Девочки, это Эмма, но вы все, конечно, ее запомнили.
«Девочки» от 30 до 50 с лишним лет дружно закивали и прощебетали, что да, Эмму не только запомнили, но даже как-то успели зачислить в список своих подруг. Все поочередно представились, но Эмма не сумела удержать в памяти ни одного имени. Новенькую тут же усадили в одно из свободных кресел, и Мариэлла потребовала сделать ей маникюр и педикюр.
– Шеллака осталось меньше, чем на раз, – отметила мастерица.
– Девочки, подайте телефон, – отреагировала темнокожая, и, пока Мариэлла тянулась за трубкой, спросила, – как он называется.
– Чайна Глэйз, белый.
– Милый! Пришли кого-нибудь на плантацию, пусть принесет шеллак. Запиши, белый Чайна Глэйз… так открой новый контейнер! Нет, именно Чайна Глэйз, другой не подойдет. Спасибо, тигр, – темнокожая повесила трубку и обратилась к товаркам: – Сейчас принесут.
– Еще бы, раз тигр обещал, – уколола темнокожую Мариэлла и разъяснила уже Эмме: – Знаешь, кто муж Таллулы? Страшный генерал Зилу, который сейчас сам пойдет на склад – я уверена, искать шеллак. И найдет Чайна Глэйз. И Крюгера тоже можно приручить, деточка. Не думай, что тебе одной тяжело, мы тут все привыкали и шлифовали этих горе-мужиков, что нам достались. Крюгер твой, конечно, тот еще фрукт, но раз уж человек был священником, то с ним можно иметь дело.
Эмма едва скрыла удивление, и это не осталось незамеченным от Мариэллы.
– Правда… Вам, деточка, придется разрешить непростое противоречие, – сочувственно обратилась она к Эмме, сверля ее глазами.
– Всем на острове непросто… – поторопилась ответить Эмма, словно не хотела слышать продолжение. Но Мариэлла продолжила:
– Да, но вы… потеряли семью в считанные дни, вам бы хоть немного покоя. Но это именно то, чего от Крюгера вы не дождетесь.
– О чем вы?
– Есть мнение, что Крюгер убил вашу предшественницу.
У Эммы перехватило дыхание – будто ей с размаху носком сапога врезали под дых. Вошел Зилу. Он принес шеллак.
* * *
Пуна Купалонга всерьез тревожила реакция соседей на отсутствие Даниты. В обычном мире даже у домохозяйки может найтись множество поводов не сидеть дома сутками. На острове же это казалось подозрительным и грозило катастрофическими последствиями. Пун всей душой желал, чтобы Лон поскорее умер, чтоб он не перенес инфекции и травмы. Отсутствие условий для лечения позволяло полагать, что на 99 % так оно в итоге и выйдет, поэтому Пун не видел причин не приблизить этот процесс. Все упиралось в способ: при сестре этого не сделаешь, к тому же футболиста постоянно опекали дети, так что без свидетелей было никак не обойтись. Но с каждым днем ожидания того, что ситуация разрешится сама собой, риски разоблачения возрастали. С еще большим ужасом Купалонг представлял себе воплощение в жизнь оставшегося процента. Если Лон выздоровеет, его связь с Данитой точно как-то да проявит себя, и тогда пиши пропало: сестру в бордель, Пуна – на плаху, а калека Лон окажется на берегу бродяг. Нормальной работы на острове для него не найдется никогда. Что же делать, если любой из предлагаемых сценариев не сулил ничего хорошего? Пун никогда не был интеллектуалом и не решал сложных многоходовых задач. Он умел подчиняться, и это пригождалось ему всегда: и на улицах, где он рос, и в партизанском подполье, где он играл вторые роли, верного и преданного бойца, готового исполнить приказ без раздумий. Пун не любил ничего усложнять и предпочитал делать ровно то, что говорят, а лавировать в лицемерии и манипуляциях – было попросту не его видом спорта. Пун закономерно опасался, что его упрямая, как осел, сестра и даже ее полуживой возлюбленный вполне могут его переиграть. Или взять вот этих дружелюбных идиотов – Маркуса и Джесси, соседей, которые с таким радушием втюхали ему, то есть им с Данитой, как супругам-новоселам, настоящее шерстяное одеяло? Что это, подарок от чистого сердца или какая-то проверка? А остальные, эти отвратительно-благостные люди, им действительно хочется дружить семьями и жарить тошнотворную имитацию барбекю во дворе, или это просто способ все про всех знать, чтобы строчить доносы?.. Было бы гораздо удобнее, если бы за стенкой жили угрюмые, необщительные, раздражительные сволочи. «Где же Данита? Гуляет по острову? Пун, я бы на твоем месте следила за ней в оба… Да это просто опасно… Грэма убили! Девушек, бывает, насилуют! Тут живет множество страшных людей, их будто с поводка спустили!» – Пун про себя передразнивал эту Джесси, обладательницу лошадиной улыбки, не сходящей с лица, будто кожу натянули на затылке. «Я все объясню тебе, парень. Я вижу, ты славный боец, парень. Ты напоминаешь мне Смиттерса, моего армейского дружка, парень. Это тебе не в пустыне песок в штаны загребать, парень. О, никогда не забуду тот мост под Фалуджей, парень» – Маркус не просто раздражал, он был из тех, кто берет «молодняк» под опеку, которая быстро превращается в назойливое преследование и навязывание своих идиотских правил. Пун видел, как Маркус реагирует на Зилу – вытягивается в струнку, но даже в эти моменты во всей его фигуре как бы читалось: «Да, братишка Зилу, у тебя звезд на погонах больше, но все мы, вояки всего мира, понимаем друг друга, и будь тут бар, мы бы вместе вечерами чесали там яйца и пересказывали тысячу раз уже слышанные анекдоты, мы бы пердели и гоняли шары, а потом каждый бы шел домой, чтобы уложить свою малышку на коленки и как следует отшлепать ее, стянув стринги с ее расползшейся с годами задницы». Пун ненавидел эту пару.
– Ты никуда сегодня не пойдешь, ты будешь изображать счастливую семейную жизнь.
– Я схожу к Лону. Я так решила.
– Что ты решила, ты вообще забыла, кто ты такая? Ты – женщина, я твой брат, и у нас дома тебя бы уже порвали на клочки, – громко твердил Пун.
В дверях показалась Джесси.
– Ну что за язык у вас! Просто музыка! Хотите вместе позавтракать? Думаю, мы вас удивим… потому что у
