– Значит, везде! Но это… хмм… затруднительно. Тебя не пустят в операционную, да и на улице ты будешь привлекать внимание.
– Разве я не похож на человека?
– Только внешне. Человек – это еще и манера поведения, мимика, одежда, речь и многое другое. Среди людей ты будешь выглядеть очень странно.
– Те, кто послал меня, не ошибаются: я выгляжу как разумное существо, обитающее в кислородно-азотной среде, – заявил Йокс. – Однако мне следует адаптироваться к вашему поведенческому стереотипу. Я буду наблюдать и спрашивать.
– Хорошая мысль, – согласился Глеб. – А пока сиди в доме и смотри телевизор.
– Неприемлемо. Я должен находиться рядом с тобой.
– В таком виде? – Глеб оглядел его комбинезон и тяжелые башмаки. Экзотическое одеяние для летнего Сплита!
– Нет, не в таком. Есть другой режим, – откликнулся пришелец и исчез.
Только что стоял у дивана и словно растаял в воздухе! Ни следа, ни звука, а уж запаха и подавно нет!
Глеб в изумлении завертел головой, заглянул под кушетку, ощупал весы, покосился на полки с аптечкой, но среди пузырьков и банок Йокса тоже не было. Где же он? Дыхания не слышно и шорохов тоже… Вознесся в космос?.. Однако потолок и стены целы, окошко притворено… А должна быть дыра, если он улетел! Хотя куда же улетать? Сказано ясно: должен находиться рядом с тобой! Всюду и везде!
– Йокс, – позвал Глеб. – Йокс, где ты?
– Здесь, – ответила пустота между диваном и окном. – Я здесь. Присутствую.
На мгновение темный силуэт выступил из стены и тут же будто слился с нею. И снова – ни следа, ни звука, ни запаха…
Глава 3
Середина июня, Дублин
Доктор Шон О’Рейли, лауреат премии Адама Смита[4], был швейцарским гражданином, но его сердце принадлежало Ирландии. По крайней мере, он так утверждал, хотя не торопился перебраться на родину предков: кроме сердца существовали еще и другие органы, которым гораздо больше подходил климат Женевы, нежели Дублина. В данном случае под «климатом» понимались не количество солнечных дней, не осадки, ветры и тому подобное, а финансовое благополучие той или иной страны, уровень комфорта, стабильность и щедрые гонорары в ЦЕРР[5], где Шон О’Рейли числился ведущим консультантом. Однако каждый год он посещал Ирландию, чтобы прочитать курс политэкономии и социологии в дублинском Тринити-Колледже[6]. Говоря откровенно, эти визиты были вызваны отнюдь не тоской по ирландским холмам и полям, а прозаической причиной: почему-то в Ирландии ему думалось гораздо лучше, чем в Женеве. Он уезжал отсюда с ворохом новых идей, которых хватало для интенсивной работы на три-четыре года; рождались они на ирландской почве, а доводить их до ума, до реальных моделей, книг и статей предстояло в его уютном кабинете в ЦЕРРе.
Курс он читал для политэкономов, но на последней лекции аудитория была забита до отказа: преподаватели и студенты со всех шести факультетов, филологи и физики, кибернетики и лингвисты, математики и медики. Разумеется, пресса, а временами – важные шишки из правительства и гости из Англии и с континента. Набиралось до пятисот человек, и уже три года О’Рейли выступал в Ректорском зале, что стало признанием его заслуг и, безусловно, интереса научного сообщества к его теориям. Возможно, кто-то расценивал лекцию как шоу и повод поразвлечься или считал О’Рейли одним из конъюнктурщиков, что спекулируют на страхе перед концом света. Но это было большой ошибкой. Свои теории Шон возводил на прочном фундаменте фактов, и то, что из них вытекало, являлось симбиозом дара предвидения и безупречной логики. К сожалению, его выводы нравились не всем.
Он стоял на возвышении под огромным экраном, глядя в переполненный зал. Оттуда на О’Рейли смотрели тысяча глаз и дюжина телекамер, но это его не смущало – он привык к публичным выступлениям. Как эксперта ЦЕРР его приглашали на заседания комиссий очень высокого ранга, в Европарламент, Всемирный банк и Международный валютный фонд. Но там решались частные вопросы: кому дать денег, кому не давать, кому объявить бойкот и эмбарго, с кого взыскать долги. О судьбах планеты и населяющих ее людей там не очень беспокоились.
– Дамы и господа, благодарю за внимание, проявленное к моим исследованиям, – произнес О’Рейли. Его голос, усиленный микрофонами, раскатился по залу, огромное лицо на экране было видно с последних рядов, где сидели студенты. Он поднял руку в знак приветствия и продолжил: – Моя последняя лекция не столько завершает курс, сколько имеет целью представить опасности, подстерегающие нашу цивилизацию. Если помните, о некоторых мы уже говорили месяцем раньше. Я имею в виду не традиционные угрозы, такие, как ядерная война, техногенная катастрофа, проблемы с экологией или падение гигантского метеорита, – тут он позволил себе усмехнуться, – а нечто более реальное: холодный коллапс.
Термин являлся его изобретением и вошел в практику после недавнего экономического кризиса. Гибель мира может случиться по ряду причин, связанных с войнами, загрязнением планеты, пандемией, истощением ресурсов и даже с метеоритом, который прикончит все живое на Земле. Но это – «горячие» катаклизмы, «горячие» точки на линии прогресса; их признак – ясно видимые разрушения, гибель множества людей, гнев небес, земли и вод, всемирный апокалипсис. Но есть другой сценарий – рак, что может поразить финансово-экономическую систему. Кризис платежей, дефолты, инфляция, стагнация производства, обвал рынков, потеря рабочих мест, и, как следствие, сотни миллионов голодающих, обреченных на смерть. Холодный коллапс… Никаких войн, ядерных взрывов и смертоносных вирусов, никаких землетрясений и цунами, и, конечно, никаких метеоритов…
О’Рейли говорил на эту тему минуты три-четыре, пристально всматриваясь в лица слушателей в первых рядах. Собственно, искал он одно лицо – Тома Хиггинса, репортера из Лондона, научного обозревателя «Обсервер» и «Дейли телеграф». О’Рейли пригласили в Дублин восемь лет назад, и это было почетное приглашение – ему еще не исполнилось сорока, когда он был признан выдающимся социологом и финансовым аналитиком, что отметили престижной премией Адама Смита. В первый же свой визит он встретился с Хиггинсом – тот подошел к О’Рейли, поздравил с удачным докладом, после чего они, для закрепления знакомства, посидели в ирландском пабе «Кухулин». С тех пор это стало традицией. Том был интересным собеседником, отличался немногословием, зато умел слушать и задавать вопросы. Неординарный человек! Из тех редких людей, чье мнение О’Рейли ценил, а вопросы, бывало, обдумывал месяцами.
Хиггинс всегда садился во втором ряду слева, с самого края. Удивительно, но это место никто не занимал, даже попыток таких не делал – возможно, «Дейли телеграф» или «Обсервер» резервировали его для Тома. Семь лет, с первой их встречи, О’Рейли высматривал там Хиггинса и делал только им понятный жест, будто приподнимая кружку с пивом. Том улыбался и хлопал по карману – в знак того, что угощает он.
