— Понятно, шеф.
— Шефов развелось, — буркнул я.
— Не говори, сатирик. Сам о том часто думаю.
— Дальше что? Захотят — город перекроют.
— Это из-за вас-то? Куришь?
— Не буду. Я спросил, дальше что делаем, Мишка? Пока все красиво, как в кино.
— Все красиво и будет. Что вы все привязались — как в кино, как в кино! Геник, где?
— Вот тут.
— Жми дальше, сам знаешь, куда.
Мы вышли, не проехав и половины Пироговки. Прошли дворами, и на следующей то ли улице, то ли в переулке нас ждала еще одна машина. Большая, шикарная. Мне показалось, что за рулем брат-близнец первого водителя. Э, да я ведь их помню. Молодцы.
— Теперь уж мы сами, сатирик, должны. Без привидений и прочей мутаты. Видал в катере? То-то.
Мы забирали по городу на северо-запад. Почти сразу ушли с Садового, на Хорошевке проехали под мостом Окружной железной дороги, свернули направо. Водитель вел очень аккуратно. Я нагнулся к Жене.
— Не трусишь?
— Мы куда, Гарь?
— Не знаю, но, по-моему, туда, куда нужно.
— Гарь…
— Что, Ежик?
— Смотри.
Она разжала ладошку. Помятый и изломанный, в ней лежал маленький пион. Почти все лепестки оторвались.
— Я подобрала с катера. Я суеверная.
— Молодец, — шепнул я и поцеловал. — Я тоже. Очень — Я имел в виду вовсе не суеверия, и она поняла.
— Время, Лелик? — сказал, обращаясь к водителю, Хватов.
— Поспеваем за три минуты до отхода, шеф. До отправления то есть.
— Вот так вот. А то — «отхода». Отходят знаешь куда?
— Эй, Мишка, ты куда нас все-таки везешь?
«Понтиак», показалось, еле втиснулся в узкий низкий тоннель под Водоканалом. Я подумал о том же, о чем думал всегда, когда прежде доводилось проезжать этот короткий, быстро ныряющий и быстро выныривающий, залитый желтым светом отрезок, находящийся и под землей, и под водой одновременно. Мне представился белый пароход, самоходная баржа «река — море», еще какой-нибудь многометровый многотонный шкаф, величаво проплывающий, как в огромной ванне, у нас над головами.
На узком участке дороги вдоль Ходынки, Тушинского поля всегда было много машин.
— Одевайтесь живей. — Хватов кинул нам пакеты В них были неновые походные куртки-энцефалитки на «молниях», резиновые сапоги. Обувь пришлась впору. Хватов надел такую же. Мы свернули к Тушинскому автовокзалу. Даже не автовокзал это, просто станция пригородных автобусов. Общую идею я теперь понял. Но вот смысл?
— Ну а смысл, Миша? Ну, доедем мы в область, до самого места даже доедем, там-то все равно кто-то есть? Прямо в руки прибудем.
— Меня, сатирик, Мишей только бабы зовут. А Мишкой — только шеф. Михаил Иванович меня устроит. Как в русских народных сказках.
— Как всесоюзный староста Калинин.
— Тебе шеф что про не те, какие надо, руки говорил? — проигнорировав мое замечание, сказал Хватов. Он застегивал «молнию». — Ты так из города вырваться хотел. Вон, опасаешься, что за-ради тебя входы-выходы позапирают.
— У тебя с шефом некробиотическая телепативная связь? Вы незримо присутствуете друг подле друга?
— Иди-ка ты, сатирик… Ты просил, чтобы как в кино, вот я тебя как в кино и вывожу. Самым незаметным способом. Демократически, на автобусе. В гуще народных масс.
«Понтиак» стоял укромно, и если кто и обратил внимание па вылезших из богатой машины трех скромных туристов, то таких было не слишком много. Я не мог не отметить со всем уважением постановку дела: здесь нас тоже встречали. Хватову были переданы билетики — три белых квадрата, он подхватил рюкзак и указал мне на другой. Их сторожил тот же парень, что передал билеты. На долю Жени пришлась наша сумка. Парень буркнул:
— Автобус — вон тот. — И добавил что-то. И пропал в толпе.
— Что-что? — спросил я.
— Это конечный пункт наш так называется — Черная Грязь. А ты думал?
— Я думал, вы под занавес паролем обменялись.
— Садимся, отправление через минуту.
Мы были совершенно неотличимы от других пассажиров. Мы затерялись в сумках и рюкзаках. Никому до нас не было дела, когда мы с извинениями пробирались в хвост автобуса, перешагивая мешки и коробки.
Автобус просто закрыл двери и просто поехал. По известному своему маршруту. Я вспомнил многочисленные сцены погонь, которые описывал когда-то.
Мишка Хватов сидел позади нас. Место рядом с ним было свободно.
— Эй, сатирик, — позвал, — ты, похоже, не ошибся почти. Неплохо бы мы на тачке ехали.
Возле поста выстроилась длинная вереница машин. По-моему, там тормозили через одну. За окном пошли мелькать деревни, темные поля.
— Катастрофа, но еще не беда, — прокомментировал Хватов. — Быстрота и точный расчет. Пятьдесят восемь минут, между прочим, за все про все. Как подруга?
— Я в порядке, Михаил Иванович. — Женя говорила вполоборота, на Хватова не глядя. — Вы не могли бы в качестве ответной любезности прекратить обращаться к Игорю «сатирик»? Вы нас очень обяжете, Миша.
Мне стоило большого труда не хмыкнуть. Я спросил:
— Что значит Черная Грязь — конечный пункт? Что это такое? Где?
— Промежуточный, — ответил Хватов. Посопел. — Не боись, куда надо доедем. Куда ты так хотел.
— По-твоему, я так хотел?
Хватов копался у себя в рюкзаке. Между спинок к нам протянулась фляга. Металлическая, тонкая. Я помотал головой. Женя отпила несколько глотков.
— Ого. Пахнет розами. Что это? На лепестках?
— Коньячок из Туркмении, чтоб вы знали.
В автобусе было полутемно. От дальнего света встречных по потолку бежали без конца темно-светлые полосы. Мотор гудел. Кажется, почти все спали. После всего, что было, картина казалась нереальной.
— У тебя тоже так? — шепнула Ежик. — Как будто не с нами? Рука болит?
— Ничего у меня не болит.
— Бедненький, как же ты работать будешь?
— Ты думаешь, я буду?
— Конечно. А что же ты еще будешь? Как же иначе?
Меня вдруг охватил неподдельный ужас от того, сколько мне еще им всем и ей предстоит сказать. И сколько не сказать Мне пришла та же мысль, что уже бывала неоднократно.
— Ежа, а ты… ничего, что мы — в автобусе? Тебе не…
— Не волнуйся Ты видишь, я спокойна. Я правда спокойна, Гарь Там что-то не срабатывает словно.
Мне показалось, что она не совсем искренна Но что я мог поделать? Ничего
— Не хочу об этом. Гарька, помнишь нашу песню? Ну, Пугачевой? Со старого диска? «Деревеньки, купола… И метель белым-бела…» Что-то там «закружила, чтобы снова я решила все вернуть». Мы вернули?
— Нам.
— Ну, нам. Все равно наше.
— Не совсем еще. Вот приедем, я тебе дам почитать одну смешную цитату. И потом, сейчас лето.
