Я сделал вид, что мне этот разговор сто лет не интересен и ушел в комнату, взял книгу; но в натуре все очень хорошо слышал и слушал. Информация, — она того, — никогда лишней не бывает.
…
— А вода?
— У них там здоровенная джакузя в ванной. Я ей сказал набрать полную, и не пользоваться пока. Консерв ей подкинул.
— Жрать носишь. А готовить-то ей не на чем. Так она что, всухомятку?… Пусть к нам приходит, что ли.
— Заботишься, что ли? Братан… Ты человек мягкий, человечный, — я знаю. Местами. Я сам такой, — он хохотнул.
— Только давай не будем озабачиваться судьбами всяких овец! Ну… Насчет «овцы», я, может, и зря, я с ней по-нормальному… Ты же сам сказал — «парадигма сменилась», сейчас каждый сам за себя… и за свою семью, да. За свою стаю. Один бог за всех. Так пусть все и идет, как идет. Будет слушаться, — с голоду рядом со мной не сдохнет. Позабочусь. Или я не мужик?! Не будет… Ну, сдохнет. И чо? Ты же на обеспечение всех коз города, всех детишек и старушек брать не собираешься? Так в чем дело?…
— Я думал, у вас с ней по серьезному… Наблюдая отношения и…
— Братан! — голос Толика стал покровительственным, — Чем больше я на тебя гляжу, тем больше понимаю, — ты, брат, мягкий, как член импотента! Чо ты там себе надумал, глядя?… Что я в нее влюблюся, женюся; и устрою себе такую же веселую жизнь, как ты себе на склоне лет устроил? Чтоб мне ипали мозг, что я должен то-то и то-то; что я такой-то «некондиционный», неудачник; и не соответствую высоким запросам женской тонкой души?… Так она уже это пыталась мне втирать. И что? Первый раз я три дня к ней не появлялся, так сама пришла. Второй раз… Видел, у нее губа подбита?
— Нет.
— Ну вот. Это я, слегонца. Ладошкой. Правда рука у меня тяжелая… Чтобы не тянуть три дня, сразу объяснил как она не права, — хотя в Милане я не был, и «Вдову Клико» на Эйфелевой башне не пил… В компании «звезд эстрады и бизнеса», хы. Прикинь — одним жестом объяснил! — И она, поскольку подготовительная работа уже была проведена, тут же все чотко и осознала! Сразу же! За ноги хватала — Толик, не уходи! А какая потом ночь была, брата-а-а-ан! Ты себе не представляешь!! Сказка, а не ночь!
— Выделываешься над ней??
— Х.й ты угадал, братан! — Толик разозлился, уже не сдерживал голос; я выглянул в коридор, — мамы, вроде бы не было… — Не выделываюсь, а внятно объясняю политику партии и правительства, хы. А выделываешься — это ты! Двадцать лет, елы-палы, ты провыделывался, угождая своей кошелке! «У меня луччая жена в мире!» Ах-ах! Чтобы узнать начинку пирожка, его, конечно, нужно надкусить! Но если пирожок с говном, не надо его есть всю жизнь!..
Помолчал и продолжил:
— Вот ты свою жену и испортил! Женщине что надо? Думаешь, обожание и пъедестал? Хрен там! Ей, как и всякой божьей животине, нужны рамки; ясные и понятные границы — от сих до сих. И тогда она радостна и довольна!
— Как корова в стойле?
— А хоть бы и так! — взвился Толик, — Все всегда можно переврать! Я говорю «рамки», — ты говоришь «стойло». Кто прав?? А? Что критерий истины? Ты знаешь??
Помолчали. Толик продолжил, уже тоном ниже:
— Критерий истины — практика. А практика показывает, что та же Элеонора, получив хавку и триндюлей; но осознавая, что находится в безопасности и будет ночью оприходована, — она радостна и счастлива, и другой жизни не желает. Поскольку другой жизни не видит. У нее — рамки. Родители ей не объяснили, — приходится мне, блин, педагогикой заниматься! И успешно, на! — благо она понятливая. А твоя… Которую ты на пьедестал все ставил… Она голову задирает — ваааа… Небо! Вниз глянула — там ты тусуешься, на нее снизу вверх глядишь. И другие, такие же членоголовые. Она и думать начинает, — если я такая вся цаца, что так высоко меня ставят, — так, может, я и летать умею?? И — хха тебя ногой в рыло, — штоб от тебя оттолкнуться, и, стало быть, воспарить… Туда, где орлы и орлицы, типа, летают, — она с ними не знакома; но, бля, в позитивной книжке прочитала… В этой, как ее? Ты говорил?…
— Луиза Хей, Лиз Бурбо, — голос бати был сух и мрачен.
— Вот. Лиз и Луиза. Они для нее становятся авторитетами; а ты, типа — гавно, тебя надо как ступеньку использовать, чтобы туда же, к орлам и звездам! Типа воспарить!
Помолчали.
— Да я, если у Элеоноры в руках такую хрень увижу, она у меня два дня пятый угол искать станет, и при этом умолять, чтоб не уходил! Три дня минетов вместо хавки, черт подери! — Толян явно завелся.
— Моталась у тебя по этим, по «тренингам личностного роста и позитивного мышления», тебя стала в хер не ставить — и что?? Когда обломалась жосско, — кто стал виноват? Она? Эти Лиз с Луизой? Да ты же и стал виноватым! Потому что ты — мужик, ты думать должен, а баба по определению думать не способна; у ней п. да заменяет думалку! Рамки! Ясные и конкретные рамки бабе нужны, а не пьедестал! — тогда она будет довольна и счастлива! Хоть сейчас до тебя это стало доходить??
* * *
Толик, который, кажется, понял, что несколько перегнул палку:
— Слышь, братан, а мне кажется, что ТВОЯ как бэ не прочь и помириться с тобой, не?
— C чего так решил?
— Нуууу… Видно ведь. Тако она к тебе вдруг ласковая и внимательная. Да че ты? Тебе ж не 14 лет — сам, небось, чувствуешь?
Последовало долгое молчание. Звякнуло стекло, булькнуло.
— Будешь?
— Не-а. А что ты-то надумал?
— Хреново на душе. Разбередил ты.
— Я виноват?
— Нет, конечно.
— Чувствую. — после паузы, хмуро сказал Олег — Чувствую. Я все чувствую. Такая моя натура. Ну и что?
— Ну и… Ну? Как ты сам к этому?
— Никак. — отрезал тот, — То есть вообще никак.
— А что так?… — деланно удивился Толик, которому явно просто хотелось вновь потрепаться.
Олег весь этот поверхностный интерес видел, но этот момент сам был больным у него, зудел как зуб с дуплом, требовал сделать выводы, выговориться…
— Толян… Я же тебе рассказывал. Тут ведь дело не в какой-то ссоре, когда помирились и снова «любовь». Тут вопрос глубже. Я даже не знаю, поймешь ли ты, у тебя все по другому…
— А ты попробуй, вдруг пойму?!. - слегка вновь подзавелся Толик.
— Поймешь-поймешь, если не поймешь — я повторю, специально для тупых, — в тон ему ответил Олег и продолжал:
— Я ведь думал, что у нас семья. СЕМЬЯ — с большой буквы. Я ведь как это понимал? — что раз семья, то друг другу доверять можно сто процентов. Все это — нае…лово, дипломатия, увертки и вранье всякое, — это там, для внешнего мира. Внутри семьи все должно быть честно. Более того, я вот как-то прочитал, и мне эта мысль запала: что жениться, или там выходить замуж надо тогда, когда ты готов за своим любимым человеком ухаживать, когда он болен, когда он прикован к постели; таскать из-под него горшок, и обмывать его, когда он не успел горшком воспользоваться… Ты морду-то не криви, Толян, ты в суть сказанного вникай. Понятно, что на твой взгляд, и не только на твой, такой подход более подобает женщине — самоотречние ради любимого и так далее… Накачал этим кинематограф и литература, да. Мужик, как ты полагаешь, должен быть суров и не сентиментален, — так ведь?…
