Удар. Худой человек в кожаной куртке, подлетел в воздух, и Зухра увидела его зашнурованные белыми шнурками кроссовки, подлетевшие еще выше.
Это был мотоцикл. Большой черный мотоцикл с торчащими во все стороны зеркалами, хромированными дугами и обширным лобовым стеклом. Его понесло юзом, с визгом железа об асфальт и искрами. Мотоциклист кувырком катился в другую сторону. Зухра стояла, выпучив глаза и открыв рот. Она слышала крики. Видела машины, неуместно поздно истерически скрипящие тормозами. Она повернула голову и посмотрела на кромку асфальтного покрытия в нескольких метрах от нее. Там – у самого бордюра – лежала большая спортивная сумка с надписью «Converse». Словно в замедленной съемке она подошла к ней и взялась за ремень.
Она бежала так, словно за ней гонится вся милиция страны.
Сумку она выкинула в ближайшей подворотне.
Ее интересовал только футляр.
Она заперлась в своей комнате. Покрутила его в руках: небольшой, но пухлый футляр, черная кожа, закрывается на длинную «молнию». Расстегнула его рывком, словно вспорола рыбу, извлекла плотно обмотанный скотчем полиэтиленовый пакет. Она вскрыла его, нетерпеливо ощущая пальцами знакомую форму. В пакете лежали три черных одинаковых картриджа. Не подписанные, без наклеек и даже без информации made in.
С первого в «Геймбой» подгрузилась голубая заставка с розовыми слонами, и Зухра с замиранием сердца поняла, что это «Я веду своего розового слона вверх» – двенадцатая ступень. Там были священный огонь в ущелье, двенадцать рикш и мудрая слониха И.
На втором без всяких заставок и предупреждений разноцветные сисястые телки остервенело совали во все свои отверстия огромные разноцветные члены. Члены были похожи на ракеты. Телки вопили как полоумные. Потоки спермы извергались без остановки. Зухра, скривившись, выдернула картридж из слота и бросила его под диван. Покрутила в руках третий.
Этот повел себя странно. Зухра с удивлением наблюдала, как он самостоятельно перезапустил «Геймбой» и, выставив на обозрение черный экран, притаился в ожидании пароля. Зухра пару раз ткнула в клавиши, и уже собиралась выдернуть картридж, как вдруг экран еще раз мигнул, и она увидела белые буквы, проявившиеся на черном.
«Привет, Жанна».
«Привет» – ответила она.
«Поиграем»?
«Play».
Она увидела стайку нарисованных облачков и, нажав клавишу «вперед», полетела к маленькому розовому домику, стоящему на облачке. В этом домике жила Жанна. Она сладко спала на своей кровати, положив под голову маленькие розовые ладошки. А проснувшись, весело порхала по своему домику, примеряя наряды и все время напевая песенки. И все у нее было как всамделишное, только очень маленькое: и платья, развешанные по шкафчикам, и крохотный абажур на лампе, и ярко-красные шторы на маленьких окошках. Все было в домике у Жанны: и малюсенькая кофеварка, и пианино, и даже зубная щетка толщиной с иголку. Игра была интересная. Зухра разбудила Жанну, умыла ей личико, почистила зубки. Потом помогла ей накраситься и расчесаться. Усадила ее за пианино, и они стали петь. Жанна знала миллион песенок и постоянно придумывала новые мелодии, сочиняя их на ходу: веселые, хрупкие, легкие – такие, как она сама. Можно было, переставляя слова в строчках, помогать ей сочинять эти ее песенки. Потом Зухра позвонила Жанне на маленький розовый телефончик, и когда Жанна сняла маленькую розовую трубку, измененным кукольным голосом пригласила ее на концерт. Жанна обрадовалась и смешно забегала по своему домику, взволнованно собираясь. Зухра, хихикая помогла ей умыться и заново накраситься: густо присыпала пудрой все лицо, навела ей густые тени и ярко накрасила рот. Она сняла с окон красные занавески и в секунду смастерила Жанне шикарное платье. Хрюкая от смеха, нацепила ей на голову абажур вместо шляпки. Жанна, довольная собой, села в маленькое желтое такси и отправилась на концерт.
Зухра выключила питание и вздохнула, улыбаясь – прикольная игрушка. Она отложила консоль и подпрыгнула: в дверь постучали.
– Да, – сказала Жанна недовольно.
– Доча, там Олег Морозов пришел… говорит, картридж твой принес и свой забрать хочет.
– Сейчас, – сказала Зухра после паузы. Она взяла со стола голубого «Super Mario». Подумав, добавила к нему картридж из-под дивана. Пошла к двери.
Олег Морозов стоял в прихожей. Он был красный и злой.
– Дура! – прошипел он. – Отдавай быстро! На тебе твой дебильный «Pac-Man»! Он нерабочий! Ты знаешь, как меня подставила! Ты знаешь, что…
– Да ладно, не ори. Вчера еще работал… – Зухра протягивала на ладони оба картриджа. – Вот твой «Пневмо» и бонус.
Олег хлопнул пару раз глазами.
– Ты… – вполголоса, – «Пневмо»? А откуда ты…
Зухра ухмыльнулась. Олег замолчал.
– Ладно, – сказал он и скрупулезно осмотрел «Super Mario», потом черного безымянного незнакомца. – Что за бонус?
– Тебе понравится, – еще раз ухмыльнулась она. Олег, странно посмотрев на нее, попрощался и ушел. Закрыв за ним двери и потянувшись потушить свет в прихожей, она мельком увидела свое лицо в трюмо. Теперь понятно, чего это он так. Такая ухмылка напугала бы в другой раз ее саму. Но не в этот.
Олег перезвонил через час.
– Где ты это взяла? – спросил он.
– Места знать надо, – ответила она и улыбнулась, представив себе, чем он занимался весь этот час: стер, наверное, свое скудное хозяйство до мозолей.
– Блин… – сказал Олег. – Это «Немецко-французский разговорник», это…
– Круто? – спросила Зухра.
– Очень! – горячо прошептал в трубку Олег. – А это…
– Чего?
Олег засопел в трубку. Потом прогудел вполголоса:
– Ну… есть еще?
Зухра сдерживалась, чтоб не рассмеяться.
– Что, уже наигрался?
– Да, то есть, нет… – даже не видя, его она почувствовала, как он покраснел. – На такие крутые штуки у менял можно вообще все что угодно выторговать! Просто если у тебя есть еще что-то подоб…
Она пообещала ему «Розового слона» на неделю и «Немецко-французский» навсегда.
Он пообещал в воскресенье взять ее на стрелку сменялой.
Потом мама позвала ужинать. Зухра лениво ковыряла вилкой макароны с сыром и пялилась в маленький переносной телевизор, стоящий на холодильнике. По телику шла «Песня года».
– Умх… – сказала она с набитым ртом, – она в соседней палате со мной лежала в больнице.
На экране Пугачева в безразмерном платье ходила по сцене в клубах дыма и пела о старинных часах. Зухра вымыла за собой тарелку, и уже на выходе из кухни услышала, как мама воскликнула:
– Ох! Ну и чучело!
Зухра обернулась и увидела, что на сцену вышла хрупкая девчонка в красном платье. Безвкусно намазанное косметикой лицо ее казалось лицом сумасшедшей: белая пудра, свекольные щеки, густые черные тени. Ее шляпка с бахромой была похожа на абажур настольной лампы. Ярко-красное платье ее, висящее как мешок, волочилось по полу. Мурашки пробежали по спине Зухры: в блестяшках, которыми был расшит подол, Зухра узнала те металлические штуки, которыми штора крепится к карнизу.
