— Группа Тарана на борту, господин генерал! — доложил адъютант.
— Давай сюда майора.
Таран, как оказалось, был уже здесь. Он протиснулся в тесноватый тактический отсек и замер перед Праховым, как провинившийся школьник перед директором.
— Доигрался? — Генерал просверлил Тарана суровым взглядом. — Какие потери?
— Четверо двухсотых, вместе с Граббе. Двое раненых. Легко.
— Легко, — фыркнул Прахов. — То есть шестеро. И это называется „зет-группа“? Позор на мои седины!
Таран развел руками. Вообще-то он ждал выволочки за нарушение приказа. Нельзя сказать, что отчитываться за потери было легче, но все-таки… Прахов, видимо, заметил, что майор слегка расслабился.
— Ответишь по всей строгости! И за потери, и за нарушение приказа. Понял меня?
— Так точно!
— Но это по возвращении, а сейчас докладывай.
— В соответствии с приказом моя группа на борту рейдера „Кайман-414“ выдвинулась…
— Стоп. Это в рапорте опишешь. В красках. А сейчас конкретно мне скажи: что вы там нашли и почему рвануло, как в Хиросиме?
— Граббе просигналил кодом „505“ — вызвал огонь на себя…
— Это я понимаю. И причину уже знаю — Лемье был у него на прямой наводке. Правильно ефрейтор поступил. Но объясни мне, Таран, почему взорвалось так, будто там пороховой склад был? Мы ведь обычной „МР“-ракетой гвозданули. Одной-единственной. А посмотри, что от целой базы осталось, — даже не руины, а пустое место.
— Думаю, система самоликвидации сработала. Одновременно со взрывом нашей ракеты.
— Да? Зачем, интересно узнать? Чтоб не хлопотать насчет похорон Лемье?
— Или скрыть что-то. Оружие или секретные данные.
— Похоже на правду. — Прахов задумался. — Поняли вороги, что дело табак, да и ушли красиво. Заодно и беззаветную преданность делу продемонстрировали… фанатики долбаные! Но кое-что мы все-таки успели скачать.
— Важные сведения?
— Не то чтобы сведения, скорее подтверждение собственной правоты, но это тоже полезно для боевого духа… И знаешь, майор, что мне сейчас подумалось? Не сами они себя ликвидировали. Не тот фрукт Лемье, чтобы героически погибнуть, когда вполне возможно сбежать или, на худой конец, сдаться. Нет. Тут у него промашка вышла. Помогли ему „самоликвидироваться“. Как пить дать, помогли.
— Кто?
— Откуда я знаю? Кто-то, кого Лемье считал своим, надежным.
— Хотите сказать, его бы и без Граббе уничтожили? Зря ефрейтор огонь на себя вызвал?
— Не смей так говорить! Даже думать не смей! Граббе — герой. Все правильно сделал. Неизвестно, как бы оно обернулось, не отрежь он этому Лемье путь на поверхность.
Он погрозил майору кулаком.
— Все, отдыхай пока.
— До трибунала? — Таран взглянул на генерала исподлобья.
— Ты, майор, вроде бы взрослый человек, а вопросы задаешь… — Прахов поморщился. — Иди приводи себя в порядок. Завтра еще тот денек предстоит. Думаешь, разгромили базу — и конец? Это только начало. Еще побегаем по этой Медее… и постреляем. Помяни мое слово…»
— Фирсов об этом знает? — закрыв окно документа, задумчиво спросил Ульрих.
— О том, что Лемье убит? — Сполохов уже немного освоился в холостяцком жилище Руперта и даже раздобыл чистый стакан. Ульрих указал взглядом на бутылку, и Олег плеснул ему виски. — Наверняка знает. Он все знает. Такая у него работа.
— Тогда дело близится к развязке. А как вас угораздило стать личным библиографом Томилиной?
— А чем еще заниматься в свободное время? Старые связи я разорвал, новые друзья постоянно в рейдах или по госпиталям… Вот я и попробовал описать свои недавние приключения на полигоне. Однажды поступил срочный вызов, и я забыл выключить комп. А тут начальник лаборатории. Я думал, нагоняй устроит, а он посоветовал показать кому-нибудь… Ну, я и обратился к Наталье Дмитриевне, других специалистов по этому вопросу я не знал. Ей понравилось. А потом она дала мне материал и предложила обработать. Так и закрутилось. Единственное, чего мне до сих пор не хватает, — ну, чтобы внятный конец был в книге. Желательно счастливый.
— Будет. — Ульрих с сожалением взглянул на бутылку, затем на свой стакан, но удержался. — Допивай, и поехали.
— Куда?
— Как это куда? — неискренне удивился Руперт. — За внятной концовкой. Материал для нее как раз сейчас формируется… тут… — Он неопределенно помахал руками над головой. — И там.
Он закончил жестикулировать, вытянув руку в сторону окна. За ним в далекой и влажной ночной перспективе светились башни Дворца Наций…
* * *
Сполохов впервые попал во Дворец Объединенных Наций. Впечатления от грандиозного сооружения были самыми яркими. Видеть башни-небоскребы правительственного комплекса издалека и войти в них было так же неравнозначно, как смотреть на небо и летать в нем. Внутри все было совсем не так, как показывали по гиперсети. Только очутившись в крыле, где размещались кабинеты администрации президента, Сполохов сообразил, что Ульрих провел его не тем путем, которым во дворец проникали журналисты. В лабиринтах многочисленных коридоров, залов и уровней следователь чувствовал себя абсолютно уверенно. Казалось, ему не был нужен ни электронный гид, голограмма которого неотступно следовала за посетителями, ни живой проводник в лице офицера Службы охраны.
— В былые времена я тут разве что не ночевал, — доверительно шепнул Ульрих. — Еще при Парсоне. Одно секретное дело раскручивал.
— Раскрутили? — рассеянно озираясь, спросил Олег.
— Ну. — Руперт усмехнулся. — А потом чуть с работы не вылетел. В этих коридорах свои законы.
— Даже сейчас?
— А что изменилось? Власть, она и есть власть. Больше свободы — меньше свободы, честнее — подлее, справедливее — несправедливее. Вот и все различия. Принципы-то одни.
— А вы скептик.
— Нет, доктор, я реалист. — Ульрих снова хмыкнул. — Старый и толстый. От избытка опыта и углеводов в рационе.
Офицер охраны остановился перед высокими двустворчатыми дверями.
— Повернитесь к сканеру, господа.
Посетители привычно взглянули на сканер. Физиономические данные, рисунок сетчатки, биограмма… Обычный набор. Им пользовались все системы безопасности. Двери раскрылись, и гости прошли в уютный холл.
— Теперь подождите здесь. — Офицер указал на кожаный диван и несколько удобных кресел.
Ульрих тут же уселся в одно из них. Ждать пришлось не меньше получаса. Сполохов даже начал беспокоиться, но Руперт был невозмутим:
— Расслабься, доктор. Мы же не за милостыней пришли. Дело-то государственной важности. Примет, никуда не денется…
