Все. Все, хватит, Канеко. Ты не мог допустить, чтобы осталась хоть тень сомнения в законности брака. И не допустил.
Усилием воли Тимур заставил себя смиренно опустить взгляд.
Ритуалы аканийского синто были просты и глубоко индивидуальны. И явная цель и скрытый смысл, насколько понимал их полуварвар, сходились в одном: обряды должны были устанавливать и поддерживать связи между верующим и ками. Одним из самых нелюбимых Тимуром способов достижения божественного единства считалась искренняя, не связанная пустым каноном молитва. Сейчас, перед объединением двух судеб в одну, жених, невеста, а также оставшиеся за дверями почетные гости должны были заглянуть в свои сердца и воззвать к тем ками, которые были в этот миг для них особенно важны.
Угу. Тимур и так прилагал отчаянные усилия, чтобы не закрыться боевыми щитами от направленных на него со всех сторон незримых взглядов. Привлечение дополнительного внимания было бы, мягко говоря, излишним. Он бросил в резную чашу ритуальную монетку. Резко хлопнул в ладоши и закрыл глаза, пытаясь найти в этой какофонии ощущений если не божественное присутствие, то самого себя.
Каждый человек после смерти становится духом, а следовательно, объектом поклонения. Теоретически. И даже если убийцы не оставили ничего, что можно было бы назвать отблеском разума… Что ж, о пантеон небесный и земной, вот вам моя молитва:
«Нобору, ты эгоистичный, безумный, гениальный подлец. Как ты мог позволить себя убить? Почему не оставил страховочных планов? Лучше надейся, что жизнь моя будет очень долгой и очень успешной. Иначе наша встреча по ту сторону окажется для тебя на диво содержательной».
Тимур медленно вздохнул. Религия должна приносить утешение. И приносила. Мысль о возможности когда-нибудь набить самоуверенную физиономию владыки Кикути утешала неимоверно.
«Если ты где-то существуешь, а, следовательно, мыслишь, самоуверенный ты болван, имей совесть и помоги тем, кого бросил в столь ужасном положении».
Он постоял немного, ожидая ответа, но ставший привычным насмешливый голос молчал. Порог смерти оказался столь же непроницаемым препятствием, каким некогда была социальная лестница. Бремя, оставленное наследником Кикути, предстояло нести другим.
Тимур открыл глаза и посмотрел на одну из доставшихся ему в наследство проблем. Гордо поднятая голова, линия подбородка, взгляд, устремленный ввысь. Белая фигура, окутанная бедой-дымкой. Тимур прищурился, пытаясь понять, откуда в помещение опустился туман, и вдруг сообразил, что вокруг них на расстоянии вытянутой руки парят облака. Те самые, что с подножия горы казались жемчужным покровом. Стены храма оставались на месте, но были совершенно не важны. Дуновение ледяного нездешнего воздуха — и Тимур увидел, как трепещет на ветру каким-то чудом выбившаяся из прически черная прядь.
Дыхание перехватило. Небесный ками, спустившийся из недостижимых высот Паутины, чтобы коснуться ледяными губами волос невесты, даря свое благословение… Происходящее казалось стихами древней поэмы. Судя по всему, обращения к богам дочери Фудзивара оказались куда более действенными, нежели молитвы ее жениха.
Не без труда взяв себя в руки, Тимур сосредоточился на следующей части ритуала.
Он произнес заученную накануне клятву верности, не слишком понимая, что именно выговаривают губы. Слова затерялись среди пристальных мыслей свидетелей. Кимико заговорила за все время лишь один раз, когда вставила свое имя в конце его речи, подтверждая союз перед затаившими дыхание ками. Нить человеческого разума странно истончилась, поблекла, будто растворяясь под напором скрещенных в это мгновение сил.
В глазах господина Лео отражалось невидимое за облаками и стенами холодное солнце. Старец поднял поднос, на котором стояли простые, с виду совсем безобидные чаши. Кимико недрогнувшей рукой приняла одну из них. Присела у источника, ранимая и грациозная в оковах церемониальных одежд. Зачерпнула… ну, чего угодно, только не воды.
Тимур посмотрел на тонкие руки, поднесшие чашу к его губам. Встретился взглядом с серьезными глазами женщины.
Казалось, время остановилось. Распахнувшиеся разумом небеса. Свернувшийся пристальным змеем горный пик. Тысячи молчаливых имен, выгравированных на камне, истинные кости этого мира. И пристальный взгляд старейшего из родичей.
Онемевшими губами он коснулся чаши.
Ледяным холодом на языке, воем охранных систем всколыхнулась защита. Вторжение! Поступившая информация несет в себе псевдовирусные элементы. Возможно глубинное изменение базового сетевого профиля. Запретить доступ?
Если бы он не перенастроил защиту перед церемонией, подозрительный пакет был бы уничтожен автоматически. Искушение сделать это в любом случае накрыло с головой. Необходимость и традиция против десятилетия обоснованной паранойи.
Болезненным усилием заставляя себя сделать глоток, подтвердил: доступ разрешен. Инициация изменений авторизована.
Медленно, ударами сердца, возобновился бег времени. Тимур был достаточно опытным взломщиком, чтобы отследить происходящие коррекции по мере их нарастания.
Изменение статуса на «женат» в паспорте-пароле, в личной анкете, в краткой биографии на официальном правительственном сайте. Коррекции на картах допуска, в квалификационных сертификатах, бесчисленных регистрационных формах, в медицинском файле.
Все в строгом соответствии с брачным контрактом, с теми тысячами условий и обязательств, которые теперь навечно станут частью его личности. Три дня консультаций с юристами, финансистами, архивистами. Три дня жестких, на грани шантажа переговоров, странными, непрямыми путями ведущих к одной цели — безопасности супруги и еще не рожденного ребенка.
Рябью, волнами, цунами — все более расширяющимися кругами. Изменения в документах, удостоверяющих право собственности. Предоставление супруге полного допуска к денежным счетам. Подтверждение нового завещания и приложенного к нему пакета документов. И дальше, дальше, снежным комом рухнувших в паутину приказов, тянущих за собой необъятную лавину.
Моргнув, Тимур чуть пошевелил рукой, на которой блеснул тонкий ободок кольца. Ювелирное украшение было теперь неотъемлемой частью базовой аватары, внешним знаком, символизирующим статус человека по имени Канеко Тимур. Место в этом мире, то, как воспринимают его окружающие, то, как воспринимает себя он сам, — все стало новым, непривычным. Опасным.
А женские руки вновь протягивали чашу. Не давая себе испугаться, не позволяя найти равновесие, он сделал второй глоток.
