я сама, — Анна мягко провела по его плечу. — Ты иди, не хорошо оставлять всё без присмотра. Ой, смотри, там дядя Иржи уже добавку наливает, — она кивнула в сторону бочек с весёлой улыбкой, от которой её глаза расцвели незабудками.
Отчим развернулся всем корпусом, одновременно подтягивая штаны под брюхо, и взревел:
— Ах, ты ж паскудник! Ну, я тебя щас! — и перетянул для хлёсткого удара полотенце, которым протирает кружки.
Когда мы оказались в укромном уголке рядом с лестницей, Анна покачала головой:
— Да что с тобой, Ярочка? Ты вся дрожишь, будто привидение увидала.
— Ань, — срывающимся голосом начала я. — Там, этот, он…
— Кто? — она выглянула в зал, шелестя подъюбниками. Её светлые локоны скользнули по плечу, часть тугих завитков перепорхнула на грудь.
— Он вампир! — выпалила я, не успев прикусить язык.
— Чего? — сестрёнка озадачено посмотрела на меня. — Вампир? Кто вампир?
— Тот капитан за задним столиком, черноволосый.
Анна снова выглянула: даже на цыпочки приподнялась, чтобы суметь рассмотреть что-то за толчеёй.
— Там никого нет.
— Значит, ушёл, — настаивала я. — Но он точно вампир, я знаю.
— Откуда? — по губам девушки скользнула нежная, очень понимающая улыбка.
— Он напугал меня в лесу, когда я заблудилась.
— Так это вампир напугал тебя, а не волк? — в ответ на моё признание светлая бровка скептически изогнулась. — Просто напугал и не тронул? Какой добрый вампир.
Я заметила нотки сарказма в её голосе и обиделась. Она мне не поверила. Блин, даже Анка мне не поверила!
— Вот что, солнце, ты пойди к себе, ладно? — велела она с заботой в голосе. — Я тут одна управлюсь. Папе скажем, что ты приболела.
— Не надо, я лучше останусь помогать, — я мотнула головой, рыжая коса хлестанула по воздуху.
— На тебе лица нет, Ярочка, — её ладонь коснулась моей щеки. — Вся бледная и холодная, как те самые вампиры. Так что давай-ка, выпей морсу и в постель. Хорошо?
Сдавшись, я кивнула и молча побрела на кухню. Но не за морсом, а за свечой и чесноком. Бабушка орала и возмущалась, но плевать — я утащила три связки. Одну головку сорвала и, стуча башмаками по ступеням, расковыряла шелуху да сунула зубчик в рот.
Ненавижу чеснок. Надеюсь, вампиры его тоже не любят.
Немного холодея спиной, я слушала, как Анна заступается за меня и успокаивает разгорячившуюся бабулю. Мама тоже за меня всегда заступалась… Так не отвлекаемся, некогда сопли распускать.
Поднимаясь наверх, я запалила свечу от масляной лампы в простенке между дверями гостевых спален. Отскрипела ступенями второго пролёта и толкнула дверь.
Мы с Анной спим в одной комнате, на чердаке.
Раньше это была наша с мамой спальня. Ещё когда она просто работала у Войтеха Седлака. Потом она перестала быть Руженовой и стала Седлаковой, а я осталась спать здесь в одиночестве. Но не боялась, ведь мама всё равно была со мной: просто ночевала теперь в спальне чуть пониже моей. Но когда её не стало, я осталась совсем одна в чужой семье. Постоянно ревела в подушку, темнота и скрип рассохшихся досок начали меня пугать.
Анна сперва только приходила ко мне, рассказывала убаюкивающие сказки, напевала песенки и гладила по волосам, как мама. Мне не хотелось её отпускать, и она оставалась на старой маминой кровати. Потом вовсе перебралась сюда, отдав прежнюю опочивальню в полное распоряжение Либены.
Войдя на чердак, я поставила свечку на латунное блюдце с ручкой. Пламя качнулось, потянуло едкой вонью топлёного жира.
Закрыла окно на щеколду и развесила чеснок по обеим его сторонам. Третью гирлянду набросила на шею. Заглянула с подсвечником в платяной шкаф и под кровати. Разумеется, никого не обнаружила.
Всё, прямо сейчас я больше ничего сделать не могу.
Ну, только доесть головку чеснока.
Это заняло меня на сколько-то минут. Я давилась, истекала слезами от жалости к себе, проклинала вампира, свою глупость и всё-всё-всё.
Бросившись лицом в подушку, вовсе начала рыдать.
Ну почему я не сдержалась, когда всё вспомнила? Нужно было только не подавать виду, что узнала этого кровопийцу и всё! Он не местный, наверняка здесь долго не задержится. Нет, нужно было выдать себя с потрохами. И теперь…
У меня кишки похолодели, потому что я услышала, как открывается оконная рама.
Глава 4. Рихард фон Шнайт
Туша оленя ещё не остыла и смотрелась довольно живописно:
Развесистые рога, способные стать достойным украшением стен охотничьего замка. Большие остекленевшие глаза. Ползущий по ресницам комар. Вывалившийся язык. Шея запрокинута, жёсткая шерсть пропиталась кровью. Раздвоенные копыта безвольно утонули в траве.
В довершение картины не хватало только пары-тройки волков, терзающих тушу, но загрызли несчастного вовсе не лесные братья. Да, отпрыскам благородных семейств негоже вгрызаться зубами в глотку добычи, если та не способна кричать человечьим голосом, но что поделать? Распрощавшись со светской жизнью, трудно отказать себе в маленьких плебейских радостях.
И всё же, как повезло этой рыжей малявке… подоспей
