— Искандер, ты уверен, что мы не у себя на Земле?
— Уверен. Сам посмотри, солнечный диск больше, но тусклее, цвет неба благодаря этому насыщенней, тоже темнее. Трава и цветы на этом поле… Я конечно не ботаник, но я таких не видел не в живую, не в книгах. А книг, уж поверь, я перечитал много. Да и сам перенос странный. Захватили всех, ну или почти всех, сейчас этого не установишь, кто находился в корпусе. И из камер и из коридоров. Всех подряд. Ментов, нас… Другой вопрос. Где мы? Что это за мир? Есть ли тут люди? Если есть, так на каком уровне развития? Чем это нам грозит? Есть ли у нас возможность вернуться обратно? И вдогонку к этому вопросу — а стоит ли возвращаться, даже если эта возможность есть?
— Хм… А сам то ты чего думаешь?
— По первым вопросам ничего. Людей встретим, а там будем посмотреть. А на последний… Не знаю пока. Ощущаю я себя странно, Коля.
— В смысле странно? Ты про что?
— Да, чувство у меня странное. Понимаешь, я раньше таким не был. Ну, злость бывала, это понятно. Драки, потом какие-то переживания. Досада или радость. А сейчас… Или тюрьма меня так изменила или эта неожиданная свобода, или ещё что-то. Сам не понимаю. Понимаешь, у меня не было страха или каких-то эмоций абсолютно. Голый расчёт. Сделать то-то или то-то, что бы получилось так-то. Понимаешь? И такое чувство, что я точно знаю, что думает мой противник или собеседник. И я всё время просчитываю ситуации. Такого не было раньше. Как компьютер в голове. Это меня слегка напрягает.
— А что ты имеешь в виду, про то, что точно знаешь, кто про что думает?
— Не правильно я сказал. Вот, как бы чувствую, что человек сейчас ощущает, что ли. Ну, вот ты сейчас напряжённый. Опасаешься меня. Я вот ощущаю, как будто ты чего-то там гадкое, про меня раздумываешь. А почему я это ощущаю, не спрашивай, не смогу ответить. Но в том, что ощущаю, уверен на сто процентов.
— Кхм… Гадкое, говоришь? Давай на чистоту. Размышлял я сейчас, а не прирезать ли потихоньку, такого мне не понятного Искандера. И ты меня тоже пойми правильно, мы вот сейчас с тобой одни сидим, потому и поговорим начесняк. Я не знаю, что от тебя ожидать, — Резаный непонятно шевельнул пальцами, обозначая свои душевные терзанья, — Вот я сейчас сижу и не ведаю, чего тебе в голову придёт. Врежешь мне своим хитрым приёмом, и нет Резаного. А я ещё и не жил нормально. Кто знает, как она, жизня, повернётся тут. Может я тут человеком стану, а не вечным зэком. Я почему в авторитете? А потому, что думать умею и в людях разбираюсь. Если человек мужик — значит мужик. Если шнырь — значит быть ему шнырём. Каждый должен быть на том месте, для которого годится, а не лезть туда, куда ему природой путь заказан. А в жизни, чаще как? Что ни пидор, то всё в начальники лезет. Я ведь в людях всегда искал не только слабину, на которую давил, я и сильные стороны людей искал и помогал подыматься. Я им помогал, а при случае и они мне добром платили. А вот ты, лошадка тёмная, мне не понятная. Я смотрел на то, как ты дрался. Я такого ещё не видел. Сразу заметил, что ты дрался без чувств. Лицо спокойное, глаза внимательные, как в прицел смотришь. Я всего в этой жизни насмотрелся и трупов видел не мало. Сам смокрушничал несколько раз, для дела надо было. Всегда люди чего-то испытывали. Злобу, страх, злорадство. Некоторые отморозки вообще, кайф ловят, когда убивают или кого-то мучают. А вот тебе было всё равно. Ты решил убить — и убил. Перешагнул через труп и пошёл дальше по своим делам. Я понял сразу, что тебе убить легче, чем мне два пальца обоссать. Это пугает. Улавливаешь, про что я рассуждаю? Вот и решил, сначала с тобой переговорить, прежде чем рубить с горяча.
— В чём-то ты прав Резаный. В чём-то прав. И я тебя понимаю и не в претензии. Я вот сейчас размышлял, пока ты говорил. Пришёл к выводу, что это у меня с войны. Только сейчас вылезло более ярко. Не волнуйся, не буду я на людей кидаться. И на тебя не кинусь, ни к чему это. Пока мне никто не угрожает или не угрожает моим интересам, не кинусь ни на кого. Это просто самосознание солдата прорезалось. Решил убить — убил. Для защиты себя, своих интересов. Я такое только у ветеранов раньше замечал, а теперь, видимо, и у меня такое появилось. Понял?
— Ну, понял, вроде. С вами, военными, вечно не знаешь, как разговаривать. Вы все в голову раненые снарядом. У всех мозги повёрнутые. Ладно, хорош сидеть. Идти надо. А то народ расслабился. А им нельзя без дела сидеть. Иначе оборзеют и придётся их больно вразумлять. А это хлопотное дело, хоть и нужное. Что думаешь дальше делать, куда предлагаешь идти?
— А я хрен его знает. Пошли вдоль леса, на восток, куда-нибудь, да и выйдем. Попадётся дорога, пойдём по дороге.
— Ну и ладно, так и сделаем.
Резаный отправился рулить, а я приподнявшись на локте, посмотрел по сторонам. Выцепив взглядом нужную фигуру, крикнул, грозным голосом:
— Пастухов! Бегом сюда!
Запыхавшись, Пастухов рысью подбежал ко мне, испуганно глядя сквозь заплывшие глаза. Лицо было опухшим, что при его толстой морде, вообще выглядело чудовищно. Полюбовавшись на дело рук своих, и не только рук, я небрежно сказал:
— Ну, что? Как тебе тут? В новом мире? Готов к новым трудностям и жизни полной лишенья и опасности?
Пастухов что-то сипло и невнятно промямлил, беспорядочно затрясся своим бесформенным телом.
— Пастухов! Жить хочешь?
— Да!
— Вот, блин. А я думал, ты онемел, свинья жирная. Мычишь чего-то не понятное. В общем, слушай мою команду. Будешь моим личным шнырём. Если что меня не устроит, будешь больно бит. Тут тебе не там. Скажу землю жрать — будешь жрать. Вопросы? Возражения? Нет? Ну и прекрасно. Пошли.
И мы пошли. По дороге, от голода, пробовали, есть всё похожее на еду. Травы, корни, яйца птиц и самих птиц, если они попадались нашим доморощенным охотникам. Обходилось почти без конфликтов, любые ссоры жестоко пресекались. Убить пришлось всего двоих. Сделал это я сам, с молчаливого согласия Резаного. Эти тупоголовые, не придумали ничего более умного, как попытаться украсть пистолеты у ментов. Попытка была удачной. Почти. Заснувших на посту вооружённых сотрудников, они оглушили, вытащили у них оружие, на этом их везение и закончилось. Какое-то шестое чувство подняло меня среди ночи и ноги сами потащили в нужном направлении. Затаившись, я посмотрел на всё это действо, а потом, подождав, когда эти жулики поравнялись со мной, не мудря особо, вырубил и оставил отдыхать, связанными, их же ремнями, до утра. Всё прошло почти в полной тишине. А утром, был суд, на котором Резаный задал вопрос, честному собранию — как поступить с ворами? Я вынес предложение — смерть. Народ меня поддержал, а после кивка Резаного, я просто сломал им шеи. Народ был впечатлён. Желающих ещё что-то украсть, или вызвать чем-то, наше с Резаным неудовольствие, больше не было.
