Он еще не достиг вершины, петляя между пабуками и тонкими стволами акаций, когда услышал чьи-то вопли. Кричали неразборчиво, в несколько голосов; в одних слышался ужас и смертная мука, другие звенели яростью и торжеством. Раздался выстрел, за ним – протяжный стон раненого животного, лошади или мула; еще два выстрела, звон клинков и жуткий хрип, какой издает человек с перерезанным горлом.
Когда Саймон, перешедший на быстрый бесшумный бег, добрался до гребня холма, все было кончено. Холм круто обрывался вниз; у его подножия, огибая овраг, извивалась дорога, и там, в пыли, лежал ничком человек в темном длинном балахоне, а рядом топтался, натягивая повод, серый мул. Другой путник, в подобном же одеянии, скорчился дальше, шагах в пятидесяти, у самого оврага; его мула пристрелили, но всадник, видимо, успел соскочить и выхватить длинный нож. Он так и упал с этим ножом, пробитый пулями, – колени поджаты, рука вытянута вперед, словно и в смерти ему хотелось поразить убийцу.
Убийц было трое. Один, коренастый, в пестром плаще, заправленном под ремень, стоял у обочины, придерживая лошадей, другой склонился над мертвым мулом, шаря в седельных сумках, третий носком сапога перевернул труп в балахоне и что-то сдернул с шеи – как показалось Саймону, большой серебряный крест. Человек сунул его за пазуху, повернулся к державшему лошадей и отпустил какую-то шутку. Они расхохотались; потом тот, что взял крест, рявкнул:
– Эй, Утюг! Чего копаешься, сучара?
Чистейший русский, отметил Саймон, доставая нож и скользя от ствола к стволу, от куста к кусту. Человек, которого назвали Утюгом, выпрямился, прижимая к груди объемистые кожаные сумки, раскрыл рот, но ничего не успел сказать – нож, сверкнув в воздухе, вонзился ему в горло. Затем резкие хриплые звуки донеслись из зарослей – тайятский боевой клич, каким воин, убивший врага, отмечает победу.
Коренастый, державший коней, отпрянул:
– Гаучо, Хрящ! Делаем ноги!
Грабивший труп не промедлил ни мгновенья: рванул повод из мертвой руки, ринулся на обочину, таща за собою мула, взлетел на лошадь и ударил ее каблуками. В его повадке ощущалось что-то волчье, немалый опыт битого койота, который знает, когда кусать, когда рычать, когда бежать. «Похоже, на гаучо здесь не рычат», – думал Саймон, выбираясь на дорогу и поглядывая на всадников и конские крупы, мелькавшие среди высоких трав.
Он наклонился над мертвецом, лежавшим теперь на спине. Мужчина лет сорока, смуглокожий, с полными губами, черный волос в мелких колечках… Мулат? Скорее всего мулат, и наверняка – священник: темный балахон оказался рясой, из-под которой торчали стоптанные сапоги. Саймон похлопал по одеянию, проверил за пазухой и в голенищах: в одном был спрятан короткий нож, в другом – бамбуковый пенальчик с вложенным внутрь свитком. Он вытряхнул его и развернул, машинально отметив, что писано чернилами, на плотной сероватой бумаге, на русском языке.
МАНДАТ СВЯТЕЙШЕГО СИНОДА – гласила надпись сверху, а под ней сообщалось, что отец Леон-Леонид Домингес и брат Рикардо-Поликарп Горшков направляются из Рио-де-Новембе в приход Дурас, что в Юго-Восточной Пустоши Уругвайского Протектората, дабы служить в его церквах и храмах во славу Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа, исповедовать и отпевать, крестить и венчать, накладывать епитимьи и свершать всякое иное священнодейство в соответствии с Господней Волей, просьбами прихожан и саном означенных выше Леона-Леонида Домингеса и Рикардо-Поликарпа Горшкова – и да помогут им Заступники наши Иисус Христос и Дева Мария, а также власти предержащие. Подпись, печать и приметы обоих. Против Домингеса стояло: имеет жену и двух отпрысков, лет – 43, кожей смугл, волосом черен, невысок, телом обилен, слева под мышкой – большое родимое пятно; Горшков же, как гласил мандат, был тридцатилетним, холостым, высоким, светловолосым и светлокожим, без особых отметин. Решив, что это описание ему подходит, Саймон направился ко второй жертве. Рикардо-Поликарп и в самом деде был высок, худощав и тощ – цыплячья грудь и плечи как у пятнадцатилетнего подростка. Однако, несмотря на субтильную конституцию, был он храбрецом, так как пробовал защититься – его длинный нож при ближайшем рассмотрении оказался отлично заточенным мачете. Его убили ударом в горло; ряса на груди пропиталась кровью, и еще одна рана, огнестрельная, была в правом боку.
Саймон перекрестил мертвеца, пробормотал заупокойную молитву – из тех, какие слышал в детстве в одной из смоленских церквей; потом спустился в овраг, отрыл с помощью мачете могилу и схоронил в ней Рикардо-Поликарпа. На шее погибшего висели два креста: большой, вырезанный из твердого темного дерева, Саймон воткнул в рыхлую землю, маленький нательный, оставил себе. Пробормотал: «Прощай, тезка…» – и вылез обратно на дорогу.
Они и в самом деле являлись тезками – если не по второму имени Горшкова, так по первому. И цветом волос и глаз были схожи; правда, у мертвеца зрачки казались уже не синими, а мутно-голубыми.
Такими же были глаза у мертвого бандита. Физиономия его в самом деле выглядела так, будто по ней прошлись утюгом, но расплющенный нос и отсутствие бровей не скрывали расовой принадлежности: белый, без всяких признаков цветной крови и, несомненно, славянин. Огнестрельного оружия у него не оказалось – только мачете, подлинней и пошире, чем у погибшего брата Рикардо.
Обыскав Утюга, Саймон взялся за седельные сумки. В них хранились книги – Библия, Евангелие и требник; еще там были две смены белья, просторная ряса, рубаха, штаны и парадное церковное облачение, завернутое в чистый холст. В одной, на самом дне, лежал тяжелый кожаный мешочек, и, раскрыв его, Саймон обнаружил монеты. Сорок блестящих серебряных монет неплохой чеканки; на аверсе стояли крупная цифра "I", слово «песо» и год – 2393; на реверсе был изображен двуглавый орел, а вокруг орла шла надпись: «ФРБ – Федеративная Республика Бразилия».
Пожалуй, эти монеты изумили Саймона больше всего. Не потому, что был на них отчеканен древний российский герб, и даже не потому, что двуглавая хищная птица соседствовала со словами «песо» и «Бразилия» – это еще он мог осмыслить и понять. Но монета сама по себе являлась удивительным артефактом, столь же древним, как рыцарские доспехи или бритва, которой некогда скребли щетину на щеках и подбородке.
Нигде, ни на одной планете Разъединенных Миров, не выпускалось металлических монет – только банкноты, а большей частью кредитные диски и кодовые ключи, дававшие доступ к лицевым счетам. Так что Саймон впервые за свои двадцать восемь лет держал в руках монету; и, несмотря на блеск и четкость надписей, она казалась ему такой же архаичной, как виденные в музеях американские даймы, британские фунты и русские рубли.
