Отрезанный от стихий магистр не знал, что ему делать с семьей. До сих пор Таш д'Алория никак не отреагировала на их короткий «разговор». Ни убивать его, ни объясняться с ним она не пробовала, что скорее вызывало опасения, чем обнадеживало. Одной из доминирующих черт личности бескрылой шарсу было ее умение не прощать. И ничего никогда не забывать.
Тэйон увидел, что дорожка заканчивается высокими, ведущими на горбатый мостик ступенями, и сердце в груди тоскливо трепыхнулось. Если ноги откажутся повиноваться и он упадет, то подняться уже не сможет...
– Дядя Лория, дядя Лория! – Звонкий вопль разорвал торжественную серьезность зимнего сада, и Тэйон, предвидя испытание посерьезнее нескольких ступенек, наклонился, расставил ноги пошире, принимая более устойчивую позу.
Нелита ди Лаэссэ растрепанным демоненком скатилась с мостика и бросилась к нему, точно идущая на таран одномачтовая шхуна кинжального типа.
– Ух! – выдохнул магистр, когда маленький снаряд врезался ему в грудь. Принцесса Нарунгов была не столь уж и тяжелой, зато масса, которой она все-таки обладала, была твердой, стремительной и состояла, казалось, из одних остроконечных локтей и коленок. Пришлось сделать два шага назад, но он удержал равновесие, умудрившись при этом не уронить радостно верещащий царственный груз.
– Дядя Лория, а вы теперь мой наставник, вот! – и счастливое дрыгание потерявшими одну сандалию ножками.
– О да, – пробормотал «дядя Лория». – А уж когда я узнаю, кого мне за это надо благодарить...
– Меня! – подпрыгнула у него на руках наследница престола. – Шаэ сказала что мы ее в гроб загоним а Тави сказала что там не страшно потому что все время спишь только гроб остался у вас а я сказала что без вас скучно и Шаэ сказала что отправит нас к вам раз у вас уже есть гроб и вообще тогда вам точно не будет скучно и времени ни на что другое тоже не будет а у нее станет сразу несколькими головными болями меньше...
Принцесса перевела дух после протараторенной на одном дыхании скороговорки и серьезно поинтересовалась:
– А разве головных болей бывает много?
– Как минимум две, – сквозь зубы выдохнул Тэйон, прикидывая, сколько пунктов дворцового протокола нарушит, если свалится вместе с принцессой Нарунгов в протекающий неподалеку магический ручей. – И где, хотелось бы мне знать, сейчас вторая? У меня такое впечатление, что вы, как разбойники из сказки, всегда бегаете бандой.
Нита хихикнула, скорчила «разбойничью» рожу, но все же ответила:
– Леди Катанна увела Тави потому что уже поздно и дети должны спать а я от нее убежала потому что она противная и не умеет играть и вообще с ней скучно, а я...
– А вы бросили несчастную сестру на растерзание противной леди Катание и бежали с поля боя?
– Да Тави ее саму растерзает! – возмутилась несправедливым обвинением принцесса.
– И все равно, отважная Латьянна ди Шрингар никогда бы так не поступила, – гнул свое магистр. – Кроме того, вы же не хотите, чтобы все самое интересное досталось Тавине? Ответом ему было задумчивое сопение. Через какое-то время после оживленной дискуссии («Вы меня считаете маленькой и глупой, да?» – «Нет, только безалаберной и опасной...» – «Ой! За что?») она все-таки согласилась, что доверять Тави в одиночку заниматься воспитанием неведомой, но заранее обреченной Катанны – не дело, и с самым решительным видом зашагала в направлении «детского» крыла. Тэйон, не испытывающий ни малейших угрызений совести в отношении беспомощной курицы, назначенной гувернанткой, резкими жестами приказал топтавшимся поблизости гвардейцам сопроводить ее высочество и обеспечить ее безопасность. Похоже, девчонка все-таки приходит в себя после атаки на его резиденцию, но рисковать сокол не хотел. Никаких больше несчастных случаев. И никаких одиночных прогулок по садам, в которых неизвестно кто шатается! Первым, что он пересмотрит на посту наставника, будет система безопасности их высочеств. Перетрясет всю гвардию и весь дворцовый персонал, чтобы поблизости от Тави с Нитой не оказалось ни одного выкормыша ди Эверо или ди Дароо. Или вообще переселит девчонок к себе. И никаких куриц Катанн, неспособных углядеть за своими одаренными подопечными. Может, привлечь к этому делу Шаниль? Все-таки ясновидящая в ранге мастера, вооруженная хрустальной звездой и успешно «вынянчившая» даже ди Крия. В самых экстренных случаях она сможет привлекать Совенка, хотя тут еще вопрос, за кем больше нужен присмотр...
Тэйон резко взмахнул своей тростью, скривил губы, слушая, как воздух запел под боевым ударом. Быть может, высокой магии у него не было и тело слушалось плохо, но до тех пор, пока разум бывшего лэрда соколов способен складывать два и три, а получать пять сотен наемных убийц, добраться до него и до тех, кого он считал своими, будет не так просто.
Магистр, стиснув зубы, подошел к мостику, вопреки всем доводам того самого хваленого разума, попытался вскочить на высокие ступеньки. Восприятие острой гранью сошлось на последовательности движений. Легких, обманчиво простых, естественных. На стиснутых зубах, на проглоченном стоне – взлететь по крутому изгибу. Осталось совсем немного до выхода из сада, а там можно будет добраться до дома, запереться в своих покоях, надежно защищенных от любопытных и недоброжелательных взглядов. И рухнуть.
Как удар. Он застыл на изгибе мраморного моста, не в силах оторвать взора от того, что он увидел.
Она стояла, высокая, гордая, далекая – богиня красоты и смерти, окруженная свитой темных воинов. Высшие офицеры флота, затянутые в черные, с янтарными знаками отличия парадные формы, собрались вокруг одинокой женщины в бальном платье. Кто-то гарцевал на огромном иссиня-черном драгшианском скакуне, некоторые сбросили кители и устроили на посеребренной траве шутливую дуэль, кто-то просто стоял рядом с бокалом прозрачного вина, пытаясь хотя бы простой близостью к ней приобщиться к Ее славе.
Точно снежный ветер коснулся уединившихся в саду для празднования победы офицеров – затихающие разговоры, устремленные навстречу льдистому дуновению глаза.
На запрокинутом лице Таш д'Алория на мгновение отразилось... Тэйон не знал, как назвать это чувство, да и есть ли оно вообще, ненужное, глупое слово для обозначения его? Недоверие и обреченность, гордость и горечь, радость и боль. Он уже видел у нее такое лицо: в тот день, когда Терр впервые изменил форму.
«Ты можешь летать, сын мой. А я – нет».
«Ты исцелился, муж мой...
Но я – НЕТ!»
Она завидовала ему, завидовала до озлобления, до мести, до холодной отрешенности. Завидовала и презирала себя за эту зависть.
Мелькнуло это чувство, точно рябь на поверхности бескрайнего океана. Чуждое, смуглое лицо шарсу вновь не выражало ничего, страдающая женщина канула в глубины, осталась лишь гордая, пламенная богиня. Изящно подхватила многослойные юбки и стремительно, грациозно взбежала на крутой мраморный мост, чтобы застыть напротив него.
