раздалось у Павла в голове.
Он сам не понял, слышал ли кто-то еще эти слова, а возможности спросить это у него уже не осталось. Он почувствовал резкую боль в области груди, будто кто-то схватил его сердце. Боль утихла так же быстро, как появилась, но вместе с ней пропала и возможность двигаться. Он все еще парил в небесах, судорожно дергая крыльями, но больше он их не чувствовал. Последнее, что он успел увидеть, прежде чем его крылья безвольно сомкнулись, это последний фрагмент своего сна. Силуэт вновь превратился в сгусток мрака, чтобы устремиться к троице. Затем он вновь принял облик в виде укутанного в плащ воина. Короткий взмах меча, принятый на копье и яркий, слепящий глаза, взрыв. Но звуков уже не было, Паша падал вниз бессознательным, запечатлев на сетчатке синее небо, озаренное яркой вспышкой.
***
Паша оказался в месте, абсолютно лишенном света. Вокруг него не было ничего, что он мог бы осязать, не было ничего, что он мог бы увидеть. Только пространство, границы которого Паша просто не мог ощутить.
– Не умирай, – донеслось откуда-то из глубин окружающей его пустоты.
Паша узнал этот голос, это был голос его возлюбленной – Ясмины. Ему хотелось ответить, что он не мертв, но он и сам был не уверен в этом. Более того, он не мог ответить. Время тянулось загадочной лентой. Паша не мог определить, сколько он ждал новой фразы. Ему казалось, что прошла всего секунда, но в то же время эта секунда была мучительно долгой, будто прошли годы, десятки тысячелетий, а может быть, и вечность.
– Ты зашел слишком далеко. Но мне это нравится, – с Павлом вновь заговорили, – Я дарую тебе новый шанс. Знай, тебя спас я, а не кто-то другой.
Паша не мог видеть говорящего, к тому же он не мог точно определить тембр голоса. Казалось, что он плавно переходил от обволакивающего баритона до режущего, чуть хрипловатого, фальцета.
– И ты бы не оказался здесь, если бы я этого не позволил. Ты мой раб, на тебе мое слово. И теперь ты увидишь, как вся история тех, за кого ты сражался, будет предана забвению. История этого народа начнется с моего пришествия. Ты увидишь, как будут поруганы те идеалы, что ты пытался защитить, как они будут заменены новыми. Ты узришь, что есть Бог.
Короткая вспышка света ослепила Пашу, он будто нырнул в него. В ушах шумело, Паша не сразу понял, что это не шум его крови, а шум волн, бьющихся о борта судна. Открыть глаза не удавалось, веки склеились и никто не удосужился их протирать. Справившись с этой задачей, Паша хотел позвать кого-нибудь, но у него вышло лишь что-то прохрипеть.
– Проснулся? – голос, наполненный старческой хрипотцой, полностью вернул Павла в реальность.
Рядом был волхв, а значит, все не так уж и плохо. По крайней мере, Павел очень хотел надеяться на это.
– Где мы? – спросил он, едва его язык начал повиноваться ему.
– На ладье, – коротко ответил волхв.
– И куда мы плывем? – Паша хотел задать совсем другие вопросы, но отчего-то не решался.
– Мы плывем подальше от материка, в поисках убежища, – задумчиво проговорил волхв.
– Мы проиграли? – Паша, казалось, знал ответ, но вопрос все же сорвался с его губ.
– Да, мы проиграли.
– Почему? – Паша вопросительно глянул на старца.
– А разве ты сам не знаешь ответа? – старик отчего-то нахмурил брови, – Мы проиграли, потому что ты шел в бой с вопросом, а не ответом. Потому что ты не захотел победить.
– Что? О чем ты вообще говоришь? – Паша не на шутку возмутился, ему порядком надоели подобного рода обвинения и загадки.
– Что ты защищал? Скажи мне, ради чего ты сражался? Кого ты хотел победить? Ты сражался лишь потому, что оказался на поле битвы. Потому что я привел тебя туда. И пусть в этом есть доля и моей вины, но сражаться должен был ты. Тебе дали столько сил и возможностей, сколько не было еще ни у одного смертного. Ты в одиночку ударил бога. И знаешь, почему твой удар был пустым? Потому что ты сам не знал, зачем тебе его бить.
– Ты задаешь мне эти вопросы и отвечаешь на них за меня. Так какой смысл мне говорить с тобой? – вновь возмутился Павел, – Ты сам знал, почему я иду за тобой, я сотни раз говорил тебе это. И теперь ты хочешь обвинить меня в том, что я не защитил Твоих богов. Да, я не был рожден здесь, а потому и не могу всецело отдаться этой войне. Но ты об этом знал, и раз уж ты возлагал на меня надежды, то это твоя глупость, а не моя.
Паша почувствовал невероятный прилив сил, и мигом поднялся с кровати:
– А теперь, я не вижу смысла искать виноватых. Я сделал ровно столько, сколько мог. Быть может, это твои боги слишком слабы, чтобы защитить эти земли?
– Ты ничего не понял. Каждый бог силен одинаково, и каждому из них позволено одинаковое количество вещей. Их сила в том, как будут они использовать свои возможности. Да, мои боги ныне свергнуты, а я остался без покровителя. И сколько бы молитв и жертв я не сделал теперь, мое могущество не станет прежним. Но если бы ты до этой поры принес бы хоть одну жертву моим богам, на стороне которых ты сражался, исход битвы был бы совсем иным. Вот о чем я тебе говорю.
– Почему же раньше ты мне этого не сказал. Перед битвой, а не после, когда мы побежденные качаемся в посудине, плывя неизвестно куда?
– Потому что ты должен был сам постигнуть это. Сам прийти к богам. Лишь такая молитва имела бы истинную силу. Сила Яхве кроется в его последователях. Они истово верят и устраивают в его честь широкие празднества, терпят великие лишения в его честь, вынуждая себя голодать. Они чтут многие правила, которые вовсе не нужны им как людям, но нужны как рабам Яхве. Вот в чем его сила.
– Значит, он сильнее, – Паша пожал плечами, вдруг абсолютно потеряв интерес к спору, – И значит, я слабее. Если тебе приятно винить во всем меня, то я не против. Я ничего не обещал.
Все это время Павел облачался в свои доспехи. Прикрепив на поясе перевязь с мечом, Паша наконец осмотрел комнату, в которой они находились. Назвать помещение комнатой было трудно, так как очнулся Паша в палатке, возведенной, видимо, прямо на палубе судна. Хмыкнув себе под
