силы? – выдал он ошеломленно и осекся, глядя на Косту.
– Тряпку стоит опускать в ведро, – выдал Коста спокойно.
– Зачем? – округлил глаза Пятый.
– Чтобы полоскать…
– Зачем? – Глаза Пятого стали ещё больше. – Тряпка станет ещё грязнее…
– Воду в ведре нужно менять…
– Зачем?
– Чтобы была чистой…
– Зачем?
– Чтобы опускать туда тряпку!
– Зачем? Если можно чух-чух, чух-чух плетениями… и чисто?
Коста присел на задницу, удобно скрестил ноги и подпер подбородок, рассматривая Пятого.
– Что? На мне проявились письмена? Что ты меня так рассматриваешь, – Пятерка неуклюже отжал тряпку в ведро – силы в руках совсем не было, не зря его обзывают «сморчком» в классе. Как при такой физической подготовке можно иметь круг выше всех? Настолько высокий, что не состоянии эту силу контролировать и должен носить блокираторы? Этого Коста пока не понял.
– Думаю, – вздохнул Коста. – Сколько ещё ты будешь строить из себя улыбчивого идиота. Правда иногда, твоя стратегия отлично работает, – добавил он, подумав.
Пятый захлопал ресницами в ответ и улыбнулся – самой милой и невинной из своего арсенала улыбок. И – самой бессмысленной.
– Ответа не будет, – констатировал Коста.
– Будет, – боднул головой Пятый. – Как только я получу ответ – почему, во имя Великого, тебя взяли на остров?
Коста вопросительно наклонил голову к плечу.
– Второй круг, отсутствие навыков, отсутствие Наставника, отсутствие перспективы, рейтинг ниже некуда, – загибал пальцы Пятерка. – Честный ответ за честный ответ.
– Не знаю, – выдал Коста после короткого молчания, и посмотрел наверх – в правый угол, в левый угол, беглым взглядом изучил стены – нигде ни одного признака подслушивающих артефактов, но он готов был поставить свой ужин, что куратор узнает об этом разговоре раньше, чем он закончит говорить. Пятый молча проследил за его взглядом и потеребил личный жетон. – Мне сказали я – бездарность. Полная, – уточнил Коста равнодушно. – И Учитель Сейши проявил милость, взяв меня в ученики – больше не пожелал никто. Возможно причина в том, что мой Мастер был любимым учеником Магистра, а клан Арров чтит обязательства?
Пятерка скептически поджал губы, но ничего не сказал.
– Ты на самом деле мог бы за пару мгновений очистить всю столовую чистящими плетениями? – забросил Коста пробный камень.
Пятый высунул язык.
– Бе-бе-бе… если бы ты учился с нами, таких вопросов бы не возникало… это не секрет… Две столовых… Три… Четыре – уже с трудом, – добавил Пятый, взвесив.
Коста открыл рот, изучил размеры помещения, посмотрел на размеры подноса, и – закрыл рот.
– Вопрос, почему здесь я, – Пятый ткнул себе в грудь пальцем, – не возникает. Возникает вопрос почему здесь ты, – он краешком ноги подцепил поднос, который так и валялся на полу. – Если только…
– Если только что?
– Ничего, – лицо Пятого стало расслабленным, на него вернулась бессмысленная улыбка, глаза перестали светиться умом. – Нам рассказывали на уроках, что на Юге проводят гонки ящериц. Та, что участвует в забеге впервые и чьи показатели неизвестны, называется «темной». Любые ставки на темную ящерицу это всегда игра с удачей, риск, который может окупиться, а может нет… и тогда ты потеряешь все.
– Хвоста у меня нет, – констатировал Коста, обернувшись за спину, – а хочет ящерица участвовать в забеге или нет, ее обычно не спрашивают…
– Ставки слишком высоки, – парировал Пятерка, – мне есть что терять, и, видит Великий, я точно не готов ставить на того, кто придет последним…
Коста помолчал, наблюдая, как быстро и ловко он заканчивает уборку – относит поднос и грязные скатерти, и, вспомнив портрет Пятого, припрятанный в тумбочке – на котором было совершенно иное лицо сдержанного, расчетливого и серьезного мальчишки – предложил:
– Давай заключим пакт. Временный.
Пятерка обернулся с равнодушным выражением лица, но поза выдавала заинтересованность.
– Мы в равном положении – я ничего не знаю о тебе, ты обо мне. Наши строчки – рядом и первые снизу. В тройку никто из учеников не горит брать ни тебя, ни меня, – констатировал Коста равнодушно. – Нам не поможет никто, мы – можем помочь друг другу…
– А ты уверен, что верно оценил диспозицию? – Перебил Пятый насмешливо.
Коста подумал. Ещё раз изучил взглядом со-ученика, как художник, подмечая каждую мелочь, каждую – даже то, как сильно бьется тоненькая жилка на виске под прозрачно-белоснежной кожей, и как сильно пальцы стиснули тряпку. Вспомнил рисунок, вспомнил поведение каждого из учеников, по отношению к Пятому начиная с самого начала, как он попал на Октагон. Подумал, что сказал бы Мастер Хо об этом мальчишке – пытаясь оценить беспристрастно, и понял, что Старику Пятерка точно понравился бы – в чем-то они были очень похожи, оба лицедействовали на публику и имели кучу масок, забыв о том, какие они на самом деле внутри.
И – кивнул. Коротко и твердо.
– Пфффф… – раздалось насмешливо в ответ. – Да меня возьмут в любую «тройку», если я захочу!
Коста молча встал, отряхнул халат, штаны, и развернулся на выход.
– Хэй…куда ты?
– Стирать вещи и мыться, – бросил Коста через плечо. – Ты уже закончил тут.
– А где благодарю, о любезный господин? Где благодарность единственному другу, который ради тебя встал на колени на этот грязный пол и засучил рукава, и делал чух-чух-чух, чтобы все сияло?
Коста обернулся и склонился в полупоклоне.
– Видит Великий, с этикетом у тебя так же плохо, как с алхимией и артефакторикой, – укоризненно сложил губы трубочкой Пятый, присвистнув. – Ты не сдашь и с третьего раза…
– У тебя есть время до утра… чтобы принять решение, Чух-чух…
Мокрая тряпка пролетела мимо – Коста уклонился в последний момент, чтобы не попало в спину.
– Да ты в курсе, что мы можем не увидеться два дня? Вечером тебя ждет разбор и наказание за столовую, и если будет штраф, тебя ждет карцер!
– Вот именно поэтому – до утра, – повторил Коста спокойно.
Пятый непонимающе моргнул.
– «Тройка» – значит двое за одного, и один за всех, – пояснил Коста. – Пусть «тройки» пока нет, но двое – уже начало. До утра, потому что в карцер в этом случае мы пойдем вместе…
– За что меня в карцер? – Возмутился Пятый, всплеснув руками. – Я не виноват! Это ты…
Коста молчал, изучая лицо Пятерки.
Он мог бы сказать, что это Пятый виноват в том, что случилось в столовой. Потому что публичное унижение всегда требует публичного ответа. Он сам отказал бы Девятому толстяку тихо, отказал бы так же, как четверым до него. Это Пятый привлек к ним внимание всех во дворе. Это Пятый раз за разом делает его мишенью, чтобы все старались держаться подальше не только от него самого,
