но от Шестнадцатого.
Но этого он не скажет.
– Потому что «двойка» или «тройка» значит делить все – в сытости и голоде, на нижней строчке рейтинга и на верхней, в богатстве и бедности. Делить все поровну – и успехи и неудачи, – Коста вздохнул. – Так учил меня мастер. Груз, разделенный на двоих, становится легче нести…
– Твой мастер был философом почище Второго наставника Сейши, – попытался криво улыбнуться Пятый.
* * *
Тряпку Пятый подобрал только после того, как за Шестнадцатым закрылась дверь. Подбросил в воздух, поймал, подбросил ещё раз и с широкой радостной искренней улыбкой, подпрыгнул вверх.
«Двойка!»
«У него будет двойка!»
Да, это не отменяло необходимости дополнительных проверок, но… двойка! У него будет двойка!
Когда первый порыв радости схлынул, Пятый пнул ведро. Раз, два, три. Устало и зло, вспоминая, что сказал Шестнадцатый – «делить все поровну, разделить груз на двоих». Он уже пробовал – делить. И прекрасно помнил, что из этого вышло. Его груз слишком тяжел, чтобы тащить за собой остальных.
«Двойка».
Он – откажется. Завтра. Да – откажется. Он уже делал это – нужно много декад, чтобы тебе начали доверять, приоткрылись и… достаточно всего мгновения, чтобы это доверие разрушить. Разрушать он умеет, в этом ему нет равных.
Пятый подхватил тряпку и поплелся на выход, тоскливо волочя ведро за собой.
* * *
Утреннее построение, тренировочный плац
Утро выдалось прохладным. Коста ежился в одной рубахе и знал, что согреется мгновений через пять – после первого же круга, если, конечно, ему будет дозволено бегать.
Десятый Наставник – Шрам, сегодня был особенно хмур, и, выстроив всех в ряд, прогрохотал зычным басом:
– Номер Шестнадцать, шаг вперед из строя.
Коста сделал шаг.
Шрам продолжил и озвучил то, что вчера уже довел до его сведения Сейши. Он, как нарушитель, в качестве наказания за инцидент в столовой, направляется в карцер на два дня. С него снимаются все баллы, заработанные за эту декаду, и ему придется догонять все пропущенные уроки.
– И пусть это послужит уроком для всех – дисциплина придумана не для того, чтобы её нарушали, – громыхнул Шрам. – Увести, – скомандовал он одному из помощников.
Коста оглянулся – половина учеников широко улыбалась, особенно сиял Толстяк и пара рядом с Третьим учеником. Остальные восприняли новость спокойно и равнодушно, только Семнадцатый выглядел невыспавшимся и хмурым. Пятерки – не было. Хотя он часто опаздывал на утренние построения, заваливаясь к концу – весь извалянный то в грязи, то в листьях. И за это с него постоянно снимали баллы, но он продолжал опаздывать – баллы продолжали снимать. Если бы идея не была безумной – Коста подумал бы, что Пятый всеми путями, правдами и неправдами, хочет удержаться на низших строчках рейтинга. И как только набирает баллы, сразу находит повод их потерять.
– Построились, разминка десять мгновений…
Косту довели уже до конца поля, когда сзади раздался знакомый громкий визг:
– О, нет!!! О, Великий, я опоздал! – Верещал Пятый на весь плац, и, подобрав полы халата припустил к ним.
– Я…
– Пятый! Минус три балла! – Рявкнул Шрам.
– …опоздал…
– Конечно, опоздал…
– …ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ В КАРЦЕР! – выпалил Пятерка, отдышавшись.
Шрам молча скрестил руки на груди, изучая Пятого.
– Желаю разделить наказание с Шестнадцатым учеником! – Патетически воскликнул Пятерка. – Возьмите меня в карце-е-е-е-ер! – Проныл он, протягивая запястья вперед. – Закуйте меня! Привяжите меня! Истязайте, я все вынесу во имя Великого!!!
Шрам хмыкнул, проглатывая смешок.
– Разделить наказание могут только те, кто состоит в официальной связке, разрешение на которую получают у личного куратора. Я не помню прошения от личного ученика…
– А я прошу сейчас!
– Увести, – бросил Шрам в сторону Косты, и тот, обернувшись, увидел, как Пятерка широко улыбнувшись в его сторону, бухнулся на колени прямо на траву перед Наставником и начал безостановочно кланяться, воздевая вверх руки – к небу, и бить лбом вниз.
– Хаааачу я в каааарцер… в кааарцеер хаааачу…
Глава 24. Тройка. Часть 2
Октагон, остров знаний, карцер номер три
Зарешеченное окошко под каменным потолком пропускало достаточно света, чтобы Коста спокойно изучил место, где ему предстоит провести ближайшие пару дней, чтобы «обдумать свое поведение и прийти к верным выводам», так сказал ему один из Помощников Шрама. Из удобств – три скрученных циновки в углу, нужник, и низкий столик, на котором только самое необходимое – два кувшина с чистой водой, тазик, и подобие полотенца.
Башня – круглая, сложенная из крупного камня сероватого цвета, который добывали где-то на побережье, возвышалась на западном холме Острова, обращенная окнами на море. Маяк? Но Коста ни разу за все ночи, проведенные здесь не видел, чтобы она использовалась по назначению – сигнальных огней не зажигали.
Карцер был на первом уровне подземелья – и тоже круглой формы, за двадцать шагов можно было пересечь комнату от одной влажной стены, заросшей мхом до высоты его роста, до другой – сухой и теплой. За окном шумело море и кричали птицы, воздух пах солью и ветром, небо голубело в вышине.
Коста с удовольствием раскатал одну из толстых циновок, подумал, и добавил ещё одну сверху, завалился, закинув руки за голову, и зажмурился – от удовольствия.
Если бы он знал, что Великий так быстро откликнется на его просьбы об уединении – привести мысли в порядок в тишине, подумать, рассортировать воспоминания, и, наконец вернуться к тому, что он забросил – построению «щита», если бы он знал… Он бы взмолился раньше, и просил бы сразу декаду, а не два дня.
И почему Семнадцатому так не нравится бывать в карцере?
* * *
Купол тишины поставили мгновений через шестьдесят – все звуки внезапно исчезли, как будто он нырнул куда-то глубоко под воду – уши заложило от звенящей тишины. Плетения, которых он не знал, бросили следом – через пару мгновений, и Коста – ослеп, как будто внезапно выключили свет – зарешеченное небо под потолком потухло, растворившись во тьме.
Он перекатился по циновке, на ощупь определяя край, и сел – одежда шуршала, значит, купол внешний. Коста вытянул вперед пальцы, коснулся носа – не видно ничего, ни тени, ни движения. Полная и абсолютная темнота и тишина.
Сколько он просидел без движения, Коста не знал. Начал ходить – от стены до стены, четко считая шаги про себя, он после того, как ему почудилось, что в спину пахнуло сыростью. Влагой, и запахом, который он чувствовал только в одном месте северного предела – в катакомбах
