Двери поехали навстречу друг другу, но она поставила ногу, чтобы не дать им закрыться.
— Убирайся отсюда, — сказал я.
— А если нет?
— Убирайся, — повторил я, стараясь не сорваться. Голос должен быть спокойным и уверенным, никаких эмоций. Как если бы я с собакой разговаривал. — Иначе тут нашуметь придется, а у меня соседи злые.
Пять лет назад я любил ее, и она засыпала в моей постели. Но люди меняются, иногда становясь в результате вовсе не теми, кого мы держали за руку в кино. И потому отношения тоже могут меняться. Теперь у нас они были такими: я достал пистолет и щелкнул предохранителем. Так, чтобы слышно было.
— Ты рискуешь. — Она повысила голос. — Я могу уничтожить тебя в любой момент, и дурацкие мальчуковые игрушки, не защитят тебя.
— Может быть. — Я равнодушно пожал плечами. — А может быть, и нет. Хочешь проверить?
Моя храбрость, наверное, очень глупо выглядела со стороны. Только убей она меня сейчас — и больше ей никогда не попасть ко мне домой. И толку от этого попадания немного осталось бы. Она нашла хороший рычаг давления на меня, и я не думал, что теперь она так легко пожертвует открывшимися возможностями.
Вероника смотрела на меня так, как будто ее совсем не пугало то, что я держу пистолет наведенным на ее голову. Как будто она не верила, что я могу убить ее. Самое мерзкое, что это могло оказаться правдой. Вампира нелегко убить. Даже десятью пулями — или сколько там их было в этом особенном пистолете.
По-хорошему для уверенности ей нужно было отрезать голову, а к этому я не был готов и после того, как она позволила себе угрожать Марго. Стоп.
А с чего я взял, что она имеет в виду Марго? С тем же успехом эту роль она могла бы вручить Анне-Люсии.
— Иди ко мне. — Вероника оскалилась, и клыки у нее во рут внезапно оказались больше моих указательных пальцев. Интересно, а где она их прячет обычно?
Возможно, я просто тормоз, но еще пару секунд я ничего не чувствовал. А потом сила обрушилась на меня, как экваториальный дождь, резко и сильно. Я не мог дышать, я не мог сопротивляться, и слезы текли у меня по щекам. Внутри невыносимо жгло, и я знал, что чертовски виноват перед ней, перед этой женщиной в лифте. Так ужасно, что непонятно было, как жить с этим дальше.
Шаг — и я оказался в лифте. Я смотрел на Веронику, не зная, что мне еще сделать для нее, чтобы искупить свою вину. Ее подвело невнимание к деталям. Прежде чем нажать на кнопку, она торжествующе улыбнулась, и я вдруг вспомнил, где видел эту улыбку раньше. «Ты заслужил немного отдыха, любовь моя».
Я поднял руку — она была тяжелее грузовика с колотым асфальтом. Перехватил рукоять поверх второй рукой — на всякий случай. И выстрелил.
Полковник выдал мне отличный пистолет, только очень громкий. Отдача чуть не сломала мне запястье, зато Веронику буквально вышвырнуло из лифта. Она впечаталась в стену и сползла по ней, истекая кровью. Левое плечо у нее было разворочено так, словно я стрелял в нее из африканского штуцера с пятьсот пятым патроном. В красном месиве виднелись белые костяные осколки.
— Сволочь. — Вероника подняла голову. Выглядело это жутковато, но не похоже, чтобы ей было больно. — Как ты мог так со мной поступить? Может быть, я просто хотела с ней подружиться.
Рука, от ладони до плеча, ныла. В ушах стоял звон.
— Не морочь мне голову, — сказал я. — Не выйдет.
Ее рана на глазах затягивалась — такое в кино о супергероях показывают. Только звук был неправильный. Хлюпающий такой, противный.
— Ты мне не доверяешь? — с упреком спросила Вероника.
Смешной вопрос.
Когда-то она пыталась меня убить. Ладно, это можно списать на обычное «безумие новоумершего». Она украла мои видеомагнитофон и все старые кассеты, пока я приходил в себя, отлеживался и жрал горстями антигистаминные таблетки. Не страшно. Многие женщины делают гадости своим бывшим.
Она подставила меня, чтобы выслужиться перед Рамоной. И подставит снова, как только ей это станет выгодно. Она угрожала мне. Фиг бы с ним, не она одна. Она угрожала тем, кого я пообещал защищать.
— Да, — сказал я. — Я тебе не доверяю.
Она встала — с трудом, покачиваясь, но вполне уверенно. Аккуратно спустилась по лестнице к выходу из подъезда. И бросила, не оборачиваясь:
— Так оно и было всегда, Кир. Ты хороший, я плохая. Но это ты позволил мне войти в эту дверь.
На улице метель начиналась. Ветер слизывал снег с газонов и асфальта, заворачивал вихрями. Из подъезда этого не разглядеть было, но я знал, что возле продуктовки напротив уже крутится смерч. Там узкое место между двумя домами, самая неудачная планировка в районе — выступающий угол справа, забитая парковка слева и вечная колдобина на дороге.
Меня все еще трясло, когда дверь подъезда лязгнула, открываясь, и Вероника растворилась в сумерках.
Я нажал кнопку своего этажа и привалился спиной к стене, стараясь не дать себе сползти на пол. Почти удалось, во всяком случае, на ногах я удержался. И молодец. Вполне достаточно.
«Ты позволил».
Хорошая позиция, выигрышная. Только что мне этим Вероника сказать пыталась, я так и не понял. У меня плохо выходит соображать, когда все болит.
Алла Семеновна уже ждала меня. Ее голова в полотенце виднелась сквозь щель между дверью и косяком. Дверь была закрыта на цепочку.
— Я так и знала, что это вы! — прошипела она. — Сколько можно? Возвращаетесь по ночам, пьяный в стельку — вот, я чувствую, от вас же несет! Несет, как от свиньи! Опять устроили дебош!
У меня все болело. Я чертовски хотел домой. Просто попасть ключом в замочную скважину, вползти и рухнуть. И чтобы никто не орал над ухом. Это что, так много?
— Думаете, раз парткома нет, мне некуда пожаловаться? — Она говорила все громче и громче, под конец уже почти срываясь на крик. — Я больной пожилой человек! Не стыдно? Что пялишься, морда наглая? Глаза залил — и пялится! Подрался еще, алкаш хренов! Есть кому до тебя добраться! Каждую ночь дом разносит! Долбает дверьми! Сколько раз говорить?! Сколько раз сказать нужно, чтобы в башке тупой что промелькнуло? И девок еще таскает, как будто так и надо! Так и надо!
Вот тут меня и перемкнуло.
— Пасть закройте! — рявкнул я.
Наверное, громче, чем требовалось. Соседка присела — испуганным движением, которое свойственно маленьким собачкам, капитально нашкодившим и знающим, что сейчас им отвесят качественного леща.
Только не надо меня убеждать в том, что я псих, ладно? Когда я разбиваю чашку, я беру веник и собираю осколки, а не проклинаю мироздание. Когда меня кто-то обижает, я не бегу к компьютеру, чтобы пожаловаться на свою обиду паре сотен полузнакомых людей в сети. Я вежлив со Свидетелями Иеговы. Я вообще довольно вежлив и хладнокровен. Обычно. Почти всегда. Ну по крайней мере, достаточно часто. Ладно. Хорошо.
