Уильям Форстен - Спуск к океану (ЛП)

— Мистер Кромвель, я предлагаю бить сбор. Поднимите-ка лично с постели старшего механика и скажите ему, чтобы разжигал котлы. Я хочу, чтобы у нас был стопроцентный напор пара, если нам понадобится маневрировать. Поймайте штурмана, пока вы там. Попросите его стянуть все паруса. Мы пойдем на одном пару.

Граччи начал движение обратно в свою каюту, затем повернулся. — И, черт побери, мальчик, попроси кого-нибудь принести мне чаю.

Кромвель отдал честь.

В этот полуночный час на борту броненосного крейсера «Геттисберг» все спали. Единственные, кто бодрствовал наверху, это команда на мостике, впередсмотрящие и вахтенный офицер.

В течение нескольких секунд все изменилось. Кромвель прокричал старшине приказ бить сбор. Старшина помчался по направлению к корме, спрыгнув на трап, ведущий на главную орудийную палубу внизу, в то время как Кромвель пошел вперед, к открытому люку на полубак, на офицерскую территорию.

Граччи рассказывал ему, что всего лишь одно короткое поколение назад, вотчиной офицеров являлась корма, где попутный ветерок был все еще свежим и просторный ют являлся местом для сильных мира сего, чтобы принять утренний моцион. Все это было убрано с данного, предназначенного на походы на длинные дистанции, броненосного крейсера. Хотя он по-прежнему мог идти под парусами, два двигателя были установлены прямо в средней части корабля, ближе к корме, громоздкие котлы и огромные поршни, более семи сотен тонн стали и чугуна, чтобы привести в действие два винта. Теперь корма являлась местом пара, угольных бункеров, смазки и жары, а носовая часть являлась местом, где дули свежие ветра и где воцарилось относительное спокойствие.

Перешагивая по две ступеньки за раз, он выбрался на главную палубу, и помчался мимо крошечных каморок-кают восьми мичманов, четырех лейтенантов и его начальства. Приостановившись у небольшой одноместной каюты старшего механика Свенсона, он заколотил в дверь, выкрикивая приказы капитана, и пошел дальше к штурману, затем пробежался вдобавок по коридору, чтобы убедиться, что остальные также проснулись.

Через несколько секунд Свенсон выскочил из каюты, сопровождаемый слабым ароматом бренди и парой лейтенантов, один из которых сильно шатался. На койке Свенсона остались кубики для игры в кости. Один за другим мичманы вываливали наружу, заполненные вопросами. Кромвель просто показал на верхнюю палубу, выкрикивая им двигаться аккуратно и встать там во главе людей, которыми они командовали.

Остановившись у своей собственной каюты, он толкнул дверь, наклонился и пихнул своего спящего соседа, Шона О’Дональда. — Давай, ирландец, нас ждут наверху.

Шон перекатился, сел спросонья на койке и потер глаза. — Чего? Который час?

— Шевелись!

Ричард метнулся обратно сквозь дверь и присоединился к спешащим людям, с трудом пробивающимся по сходням. Со стороны он слышал шипение труб, эхом катящееся по коридору. Экипаж просыпался.

Это всегда восхищало его, как корабль в одно мгновение мог быть таким тихим, а в следующее мог твориться сущий кавардак, затем в течение нескольких минут бедлам уступает место упорядоченной, дисциплинированной тишине, когда люди добирались до своих мест по боевому расписанию и принимались за работу.

Хотя он страстно желал оказаться на мостике, чтобы услышать, что Граччи говорит о свечении, Кромвель прошел вперед. Его местом по боевому расписанию являлся единственный разведывательный дирижабль, расположенный на носу. Там их должно было быть две штуки, но несчастный Шон, летя на втором, выломал поплавок при неудачном приземлении. Это было довольно распространенным случаем, особенно когда на море стояло сильное волнение, но это происшествие отняло у них один из двух ценных летательных аппаратов, и обычно бесстрастный Граччи на этот раз был не слишком добр к О’Дональду, когда они, наконец, выловили его из океана.

Взлет самолета-разведчика с крейсера являлся чрезвычайно опасной работой. Полет сам по себе был почти самоубийством, даже не считая взлета с корабля в море, а затем еще нужно пережить посадку.

Запущенный с помощью паровой катапульты, самолет мог разведать местность на расстояние примерно в две сотни миль и вернуться обратно — конечно, только если пилот мог определить путь до корабля. Однако навигация была только началом проблемы. Настоящая сложность заключалась в отсутствии места для приземления.

Ходили разговоры о переделке старого крейсера «Антиетама» в несущий авианосец, срезав у основания мачты и превратив его в исключительно паровой корабль. С голой палубы дирижабли могли не только взлетать, но и приземляться. Один из старых мониторов, на Внутреннем море, даже был переделан, в качестве эксперимента, но за рамки этого ничего не вышло.

Проблема заключалась в том, что без мачт корабль не мог перемещаться на большие расстояния. Только на силовой установке корабль мог отойти всего на тысячу миль от порта, и затем обязан был направиться обратно. В бескрайнем Южном море казалось, что гибридная конструкция из парусов и пара является единственным ответом на расстояние, которое требуется перейти.

Таким образом, после запуска пилот получал наиболее интересную задачу. По возвращении, он должен был привести хрупкое воздушное судно и приземлить его рядом с крейсером, надеясь, что неуклюжие понтоны под ним переживут сотрясение от посадки. Затем крейсер вывалит подъёмник и вытащит самолет-разведчик, который был основан на надежной конструкции аппарата воздушного корпуса, на «Соколе», подкорректированной для нужд флота.

Чаще всего посадка на волнующееся море заканчивалась катастрофой, и было хорошо, если пилота и стрелка выуживали живыми. Даже если они переживали посадку, не редкость когда крыло бывало проломлено или парусиновые водородные емкости в средней части воздушного судна были проколоты, пока их поднимали обратно на борт. Поэтому, в большинстве рейсов, дирижабли отправлялись в воздух только в самых тяжелых обстоятельствах, или же близко от порта, когда самолет мог спокойно стартовать, чтобы доставить депешу.

Граччи действовал более агрессивно, запуская как Шона, так и Ричарда, с тех пор как они пересекли линию, и вчера результатом стало то, что Шон был близок к гибели, и они потеряли самолет.

В темноте Ричард продвигался вперед, шагнув в сторону, когда мимо пронеслись полдюжины матросов из фор-марсовой команды, впрыгивая на такелаж, и карабкаясь наверх в ночь. Странно, он был пилотом, но мысль о свисании в двух сотнях футов на ветру, о необходимости ходить с широко расставленными ногами по рее в темноте, ввергала его в абсолютный ужас. Большинство членов экипажа считали его безумцем, за то, что он летчик. Он же думал, что они выжили из ума, за лазание наверх. Они совершенно не испытывали страха и на спор могли станцевать джигу на вершине самой высокой мачты.