Это произошло в начале весны, когда ночи стали короче, а дни — длиннее, когда морозы еще не ушли, но уже немного ослабили свои ледяные объятия, и лучи Атика в полдень слегка подтапливали шапки снега на крышах, отчего дома украсились длинными сосульками. "Скорее бы уже протаял десидов перевал, — бурчал Най, — выбраться бы из этой мерзкой дыры". Ал подшучивал над ним, но как-то вяло: ведь мечта о возвращении в Арвалийскую империю занимала все умы.
Наши тренировки проходили как обычно. Мой друг все же научился справляться с магией талисманов и перешел к простеньким амулетам. Мне же Атиус все усложнял задания. Каждое утро он выдавал нам новые зачарованные предметы и уходил гонять Ная заклинаниями. Возвращаясь вечером, маг забирал "обезвреженные" вещицы и тщательно проверял их на наличие магии.
В тот день все начиналось, как всегда. Командир протянул Алу маленькую фигурку оленя, грубо вытесанную из дерева, а мне — серебряный медальон на тонкой витой цепочке. Круглая, не больше ногтя величиной, пластина была покрыта непонятными символами, в середине поблескивал крошечный красный камешек.
— Занимайтесь, — бросил Атиус и, обращаясь к Наю, добавил: — а ты ступай на улицу, сегодня отрабатываем сопротивление големам. Помнится, ты с ними справлялся только благодаря товарищам.
Мы остались вдвоем. Покрутив в руках статуэтку, Ал положил ее перед собою, сделал глубокий вдох и погрузился в раш-и. Я внимательно всматривалась в амулет, лежащий на ладони. Серебро пластины почернело от времени, цепочка змеей обвивала мое запястье, красный камень недобро поблескивал, напоминая налитой кровью глаз какого-то маленького, но очень злобного зверька. Не нравилась мне эта штука.
Сконцентрировавшись, я потянулась сознанием к медальону, осторожно коснулась его, пытаясь понять, какая магия наполняет его. Он не отзывался. Не было ни пульсации волшбы, ни рождающихся перед внутренним взором картин, показывающих, как создавался амулет — ничего, полная тишина. Я сделала несколько попыток проникнуть в сущность этой вещицы. Бесполезно. Время шло, внимание, не получавшее пищи, рассеивалось против моей воли — я была близка к выходу из состояния концентрации. Может быть, медальон пуст, он всего лишь обычное украшение? Может, именно в том, чтобы определить это, и заключается задание? Находясь на грани раш-и и реальности, я еще раз мысленно коснулась серебряного диска…
И тут что-то полыхнуло в сознании, вокруг встала стена черного пламени, отрезавшая все пути к отступлению. Я не могла ни вернуться в действительность, ни провалиться в спасительное равновесие раш-и. Не было ничего, лишь черное огненное безумие, пожиравшее мой разум… душу… меня саму. Я задыхалась в нем, сгорала, из последних сил пытаясь приказать руке выпустить амулет или заставить непослушные губы вытолкнуть крик о помощи. Но тело не слушалось, а сознание угасало. Огонь стремительно уничтожал мою сущность, тогда как для всякого стороннего наблюдателя я продолжала спокойно сидеть на топчане, внимательно глядя на медальон. Понимая, что еще мгновение, и от меня останется пустая выжженная оболочка, я решительно шагнула в бушующее пламя. Это мысленное движение стоило мне последних сил. Жадные языки охватили меня и поволокли в бесконечную темную пустоту…
— Мара! Мара! — в окружавшую меня мягкую черную бездну ворвался чей-то далекий голос. — Мара, ты слышишь? Очнись.
Боль. Сначала слабая, потом все сильнее, наконец, резкая, обжигающая лицо. Необходимая, возвращающая к жизни. Я медленно поднималась из неведомых глубин затянувшего меня небытия, всплывала, словно из омута. И вместе с дыханием ко мне возвращалась моя жизнь. Она возникала целыми картинами из памяти, которые начинались с самого детства, наслаивались друг на друга, приближались ко дню сегодняшнему. Вот мой отец — великий воин Вархард, огромный как гора. Он наклоняется ко мне, маленькой, подхватывает на руки, смеется:
— Пойдем, я покажу тебе мой подарок!
Он выносит меня из шатра. На поляне бьет копытом прекрасный гнедой жеребец. С тех пор я всегда выбираю гнедых коней…
Вот мы вместе с Олавом и Торвальдом бежим по степи. Торвальд на правах старшего брата учит нас стрелять из луков…
Ритуал наречения жениха и невесты… Мой первый бой с ятунами… гибель отца… Картинки все убыстрялись, вихрем проносились в сознании. Но, несмотря на безумную скорость их мелькания, я видела все в малейших подробностях. Драка с Ранвальдом… суд Тира… мой уход из Т'хара… школа мордобоя… вспышка бешенства в Безымянных землях… гибель Дея…
Обрубок подыхающего червя, совершающий стремительный бросок. Мой истошный крик: "Берегись!", подхваченный ледяным северным ветром. Искалеченная тварь, ударяющая Дея перед тем, как волшба Атиуса отправляет червя в пропасть. Хрупкий эльф, балансирующий на краю ущелья. Успокоительная мысль: "Он удержится, ушастые от природы очень ловкие…" Неожиданный порыв ветра, толкающий его в грудь…
Новая пощечина привела меня в чувство, заставила всплыть на поверхность реальности. Открыв глаза, я увидела склонившегося надо мною Атиуса. Чуть поодаль топтался перепуганный Ал.
— Очнулась! — возрадовался друг. — Ну ты дала, Мара! Я уж думал, все, каюк!
Я лежала на полу — очевидно, туда меня швырнул странный приступ. Кружилась голова, тело сковала противная слабость. Правая рука была судорожно стиснута. Я с трудом разжала онемевшие пальцы, и на доски пола упал серебряный медальон. Атиус бережно поднял его, расстегнул ворот рубахи и повесил на шею.
— Ты сумела разгадать тайну нашего фамильного артефакта? — недоверчиво спросил он. — Что ты видела, Мара?
— Смерть Дея! — ненавидяще прохрипела я, собрав последние силы и резко выбрасывая руку вперед, чтобы вцепиться в горло Атиуса.
Пальцы схватили воздух — командир легко отстранился и отправил в меня заклинание. Сил, чтобы отразить его, не было совершенно, и волшба мягко охватила меня, опутав словно шелковое покрывало. Вроде бы и не больно, но не пошевелиться.
— Это ты убил его!
Я забилась, пытаясь освободиться от пут, вдруг в один миг растеряв все приобретенные навыки, забыв о хладнокровии, снова став дикой оркой, Бешеной Марой, одержимой жаждой сражения. Теперь, увидев в забытьи картину прошлых событий, я поняла, что же казалось мне неправильным.
— Ты убил его волшбой, гнусный ублюдок вонючего ятуна и дохлой лисицы!
