прохрипел проводник.
Данут притащил полный котелок, осторожно приподнял голову Курбада и начал его поить. Тот пил жадно, захлебываясь и обливаясь водой. Выпив один котелок, проводник попросил еще. И опять пил, торопясь напиться. Потом, оторвавшись ненадолго, прошептал:
— Ты… это… когда я…
Не договорив, Курбада закрыл глаза и… умер.
Несколько мгновений Данут пребывал в оцепенении. Не то, чтобы он очень жалел своего проводника — они еще и познакомится — то толком не успели. Но все — таки, на той полянке Курбада спас его от смерти, приняв какое — то зелье, что ускоряло в разы скорость движений, но взамен отнимало жизнь. К тому же, парень до сих пор не привык, чтобы умирали люди, с которыми он только что был рядом. Да и можно ли к этому привыкнуть?
Данут осторожно оттащил тело соратника под дерево. Решил, что копать могилу лучше все-таки при дневном свете, а сейчас нужно поесть, слегка отдохнуть, привести себя и все вещи в порядок. А о том, как он будет искать дорогу, можно подумать попозже.
Вздохнув, принялся собирать хворост, благо, что его здесь было много. Спустился к речке и, разогнав нахальных лягушек, зачерпнул воды.
Скоро на костерке уже варилась пшенная каша, куда Данут, для вкуса кинул несколько кусочков сушеного мяса. Сдвигая котелок чуть в сторону, где огонь поменьше, услышал.
— Мне не забудь оставить.
Только недюжинное самообладание Данута позволило ему не упасть в костер от неожиданности. Выдохнув и, как его когда — то учил Шумбатар, мысленно посчитав до десяти, сказал:
— Мог бы и попозже ожить.
— Ага, попозже, — жизнерадостно заявил живой— здоровый Курбада, приподнимаясь. — Встал бы попозже, ты бы всю кашу слопал!
Но когда проводник попытался встать на ноги, его «повело». Осев на землю, попросил:
— Водички.
Второго котелка не было, но в мешке имелась медная кружка. Пока Данут копался, проводник бросил ему свой котелок.
К удивлению Данута, котелок Курбада оказался деревянным. Не показывая удивления, парень снова сходил на речку, зачерпнул воды. Когда вернулся, то увидел, что проводник уже вовсю наворачивает его кашу. Протягивая котелок напарнику, не удержался:
— Ты меня нарочно за водой посылал, чтобы в одну харю всю кашу слопать?
— Точно, — кивнул Курбада, облизывая ложку. Взяв из рук парня котелок с водой, с наслаждение припал к его краю. Оторвавшись, кивнул на кашу: — Ты бы лопал пока. Будешь клювом щелкать, ничего не останется. И в следующий раз пшенку кипятком обдавай.
Данут кивнул. Он, в общем-то, знал, что крупу надо вначале обдавать кипятком, чтобы не горчила, но сегодня об этом запамятовал, тем более, что несмотря ни на что, каша была вкусной.
— Испугался? — поинтересовался проводник.
— Есть немного, — согласился Данут. — Я думал, что с твоим топором делать? В могилу вместе с тобой положить, чтобы с собой не тащить, или родственникам отдать? Только, где их отыщешь? Решил, что в могилу лучше.
— Это ты правильно, — кивнул Карбуда, подтаскивая к себе котелок с кашей. — Топор мне и в следующей жизни пригодится, а для моих родичей он тяжеловат будет. Они из него наконечники для копий скуют.
— Что ты такое выпил? — поинтересовался Данут. — Вытяжку из мухоморов?
— Настой из пыльцы болотного лотоса.
Данут и про обычный — то лотос ничего не знал, а уж про болотный, тем более. Но на всякий уважительно покачал головой.
— Ты не вздумай пробовать! — сказал Курбада, отвлекаясь от каши.
— Не буду, — честно сказал Данут, пользуясь моментом, чтобы зачерпнуть ложку — другую пшенки.
Уже насытившийся Курбада, погладив себя по брюху, изрек:
— Такая настойка только на фроглингов действует. Фолки от нее в один миг мрут. Но и у нас очень много силы она отнимает. Меня даже как — то похоронили. Хорошо еще, что закопать глубоко поленились. Я, когда выкопался, очень сильно разозлился.
— А кто такие фроглинги?
— Слышал легенду? — спросил Карбуда. Не дожидаясь ответа, принялся рассказывать: — Мой дед, говорил, что когда Единый создал небо, землю, море и болото, он заселил их бездушными тварями: птицами, зверями, рыбами и лягушками. Но стало ему скучно — они только и умеют, что жрать да спариваться. И решил Единый создать существ, чтобы и думали, и говорили. Взял он немного манны — волшебной пыльцы, и скинул ее на землю. И те твари, которым досталась пыльца, стали людьми. Полевые мыши превратились в фолков, подземные — в гворнов, ну а лягушки — во фроглингов. Есть, наверное, люди — рыбы, только я их ни разу не видел.
— А тролли от кого произошли? Гоблины?
— Тролли? Хм. Может, от горных козлов. Здоровые, козой воняют. А гоблины, скорее всего, от хомяков. Такие же жадные и морды шерстяные.
Представив себе, что родоначальником тестя (или, кем ему приходится опекун жены?) был какой — то хомяк, набивавший защечные мешочки, Данут заржал.
— Ты чего? — насторожился Курбада.
— Да вот, — сказал Данут, вытирая нахлынувшие слезы, — прихожу я к господину Альц — Ром — Гейму, и говорю — вы, мол, сударь, от хомяка произошли!
Теперь уже ржали вместе. Наконец, успокоившись, Данут спросил:
— А кто же тогда создавал некромантов, да монстров разных?
— Известно кто, — буркнул Курбада. — Те, кто против Единого идет. Хотят они с ним в силе уравняться, да не выходит у них. Вон, на поляне, ты же сам видел. Этих монстров из летучих мышей сляпали.
— Летучие мыши? То — то я гляжу — морды знакомые.
— Морды… Хотел какой — то маг — идиот из летучих мышей монстров летающих сделать. Придумал заклинание, прочитал — вроде, все честь по чести. Вот только про крылья забыл! Пытался потом исправить, не получилось. Потому — то, не стоит магам с Единым тягаться, рылом не вышли.
Выйти в путь на следующий день не удалось. Курбада, пытавшийся встать на ноги, сумел лишь утвердится на коленях, а потом вздохнул, грустно покачал головой и лег обратно. Видимо, настой из болотного лотоса отнял у него слишком много сил. Весь день он пролежал у костра, отпаиваясь водой из реки, которую Данут таскал ему сразу в двух котелках. Парень предлагал вскипятить воду на костре, но фроглинг отказался, заявив, что худую воду он пить не станет, а эта сгодится не только ему, но и фолку.
Данут, хотя и был огорчен задержкой, не показывал вида, чтобы невзначай не обидеть проводника. Человек, то есть, фроглинг спас этой ночью ему жизнь. А один день они как — нибудь наверстают. Тем более, у него
