class="p1">– Ты ведь помнишь, кто до этого довёл, – коралловые точки взглянули Джаину в самую душу. – Император живёт уже очень долго, но он так и остался ребёнком. Не стоит противиться его воле…– вводя новый укол, прогундосил разработчик.
– Это я уже понял…– вздыхая, согласился паренёк со слабой улыбкой. – Хотя, уверен, на моём месте, любой поступил бы также. – Новая шея в бинтах и кровавых потёках, новый укол в её основание.
– Ошибаешься, – снисходительно произнёс учёный. – На такое способен только ты. Ты уникален, ты единственный, кто сумел бы сие организовать. В какой-то мере, я горд твоим поступком, – улыбнувшись, выдал Чан, игнорируя всех людей и нэогаров поблизости, чьё внимание неизбежно сместилось к нему.
Джаин стеснённо ухмыльнулся, отвернувшись от взгляда наставника, и всех прочих.
– Я так стыжусь того, что натворил, – когда лишние уши отвлеклись, признался повстанец. – Мне так неловко, что я не пришёл к вам за советом. Вина за поступки, что я не совершил – душит сильней, чем те, что уже не исправить. Было бы проще, если бы меня всё же казнили…
– И думать такого не смей! – воскликнул Чан, на миг рассердившись. – Каждому свойственны ошибки, без них процесс обучения невозможен. Если бы казнили за любую повинность, кто бы остался в живых? Я не скрываю, что бессилен перед намерениями императора, но ему повезло, что Кану хватило ума понять твою значимость. Иначе, императору бы не понравился итог…
Чан подобрал хорошие слова; он не дал Джаину лишиться веры в самого себя. Но смыть с сердца паренька вину, технолог так и не сумел… не сумел ничего поделать и с продвижением волны смертности, что неминуемо захлестнула Империю. Но даже с этим, с проклятием старости и скоротечностью дней – рабов постепенно разобрали либо старые, либо новые хозяева.
К свободе и безграничным просторам за окном привыкнуть было просто, особенно если всю жизнь звался рабом, и даже в окно редко выглядывал. Но вот, снова пришлось привыкать прислуживать. Снова видеть лишь круглую стену за миниатюрным окном, снова просиживать в маленькой комнатке, на отшибе первого этаже дворца самого ненавистного человека. В этом Джаину повезло меньше остальных; только он примерил роль освободителя, как получил славу зачинщика смертности своего народа. Под грузом этих мыслей, запертый в скромной комнатушке – Джаин опечаленным, размеренным голосом, завёл сам с собой разговор:
– Как же я надеялся, что больше не увижу эту унылую картину, – разглядывая часть имперского парка и древнюю, но крепкую стену, пригорюнился он.
Небо над империей хмурилось, и унывало; дождь ещё не начался, но тучи наполнились им.
– Чёртов генерал Кан, как ему оружия хватило, на такой силы взрыв? – Джаин сгрёб руками покрывало со своей кровати, не заметив этого за горячностью гнева. – Он разом перечеркнул мою дальновидность; теперь, даже та горсть людей, которую я старался защитить на случай провала, наверняка погибла…
Тишину тронула капля дождя, разбившаяся об окно. За ней, резкими стуками раздались другие капли; на улице разразилась настоящая, весенняя гроза. Трезубцы молнии и бой небесной наковальни навеяли безжизненному Джаину ту пару случаев, когда его жизнь была в опасности, но ему помогли. Его спасали собратья во время сражения, создатель на протяжении жизни, даже Кан, отстоявший отмену расстрела. С ним делились водой, которой оставалось мало; его кормили лучшей едой, от которой он старался отказаться; его уважал каждый, кого он подставил или убил – своим стремленьем к свободе. – Нет поражения хуже, чем слабость. Шанс есть, пока ты не сдался!
Джаин поднялся с кровати, на которой когда-то отсыпался сам Вэнтэр, и подступил к истекавшему водой окну. Сквозь спавшие на глаза волосы, сквозь дождь и стену, Империю и пустыню, он взглянул в саму Евразию, после чего выпрямился, и объявил:
– Я не сдамся. И не проиграю.
Меж двумя полушариями, да что уж там… они стали двумя отдельными мирами, и каждый континент был сам за себя – пролегал перешеек знойный и длинный; три дня пути он брал данью за то, что бы с Евразии перекочевать в Империю, и наоборот. Но даже ему не удалось разлучить Евразию с дождём. С весенней грозой, такой же, как в Империи. Далёкая от неё, внушавшая спасение под своим кровом земля Витры и Сталии, от границы с пустыней, до самого противоположного берега – обратилась в руины. Все труды людей, что они успели сюда вложить – стёрлись. Только ставшая вновь обитаемой, облагороженная Евразия, теперь походила на пустырь из камней, палок, брусьев, и трупов. Не стояло ни одно здание – всё лежало.
На первый взгляд среди развалившихся пустошей, от людей остались лишь тела, умершие молодыми. Но среди обломков зданий, а точнее на цокольном этаже завода, укрытого под столкнувшимися над ним многоэтажками, вокруг едва горевшего костра – теплились выжившие. Удивителен был сам факт того, что там остались живые люди, но сказать, что они жили, увы, было неверно. На них по-прежнему остались следы крови и мелкие, не успевшие зажить раны. Как посуду они использовали консервные банки, как столовые приборы – руки. Пища их была скудна: запасы однообразных консервов, да спасенные в бункерах по поле Джаина сдобные ковриги. Пожелтевшими без ухода зубами, выжившие жевали зачерствевшее тесто, сидя вокруг тухшего костра. К небогатому ужину двенадцати выживших подоспели ещё шестеро, мокрые и сопливые. Без тепла, в сырости и разрухе, они все были простужены, и угнетены.
– Никаких других выживших, – огласил тот, кому повезло дышать. Хотя, везение ли это…
– И что куда хуже, никаких хранилищ с едой! В этих развалинах хрен разберёшься, – пнув камень под ногой, выругался другой член отряда, с колючей бородищей и дурным нравом.
Герд тяжко вздохнул, брошенный Джаином и удачей в этой дыре, но не брошенный жизнью. Он наконец отказался от белого халата, а его квадратное лицо поросло щетиной.
– Бросайте свои карты в костёр, всё остальное мы уже сожгли. В них всё равно нет проку, – как ни странно, упасённого от рабства человека послушались, и огонь хоть слегка разошёлся. – Вот слушай потом сказочки о свободной жизни, – подставил он руку под щёку. – Сидел бы себе в лаборатории, обедал, спал в тепле. Если вот это Джаинова свобода, – развёл Герд руками, – я лучше буду рабом.
– Джаин укрыл тебя, да так старательно, что во всей резервации выжил только ты, – тихо произнёс коллега по несчастью. – Мы- То спасались сами, но зачем ему спасать тебя? И те полсотни умерших…
– У повстанца был некий план, ныне бесполезный, конечно же. Как- Нибудь, я вам расскажу…
4 эпизод. Гегар
Победа. Очередная победа, одержанная императором в этот раз над уступавшими во всём рабами – полностью изменила положение дел в Империи. За последние четыре года, минувшие с поры его триумфа – нэогары закрепились на руководящих, почётных постах, тогда как людям – досталась вся грязная работа. Не осталось ни одного охранника, солдата, рабочего, строителя или сборщика нэогаров, которым бы не являлся человек. За такие льготы хозяин-нэогар обязывался обеспечивать своего раба, или же рабов, всем первостепенно важным. Убить, покалечить или оставить человека без крова – запрещал закон. Уменьшение численности людей вредило производительности Империи; об их надлежащем состоянии переживал лично император. Хоть это, слегка облегчало людскую жизнь.
Виновник рабских бед, а также самый влиятельный человек планеты – безмятежно просиживал в тронном зале. Внешне он ничуть не изменился;
