был у меня в первые минуты.
— Ну что ж…
Старик наконец выпрямился и, глядя на меня, прищурился. Отклячил нижнюю губу, задумчиво потёр бородку, а потом щёлкнул пальцами, и свеча вновь загорелась.
— Над этим ещё можно работать, конечно, — он поиграл пальцами по столу, недовольно скривился, будто мой талант был самым худшим, что он сегодня увидел, — Ты сам-то почуял, как это трудно?
Я промолчал. А перо из чернильницы перекочевало в руку старика.
— Ты пойми, бросс. В дружине ты можешь достигнуть большего, стать великим воином. Ну да, есть вот этот воздушный плевочек, — он ткнул пером на свечу, а потом, хмыкнув, прошептал, — Да только вон тот бард, что тебя ждёт, после тарелки гороха магию воздуха и то мощнее выдаст.
— А великий воин победит великого мага? — упрямо спросил я.
Тот, улыбнувшись, пожал плечами.
— Ну-у-у, если боги будут на его стороне… Да ещё верные соратники… то кто знает?
— Ну, так что, господин младший маг?
— Не, — он отмахнулся, но при этом что-то вписал в пергамент.
Хоть и вверх ногами, я разглядел своё имя.
— И что делать? — спросил я.
— Как что? — тот бросил перо обратно в чернильницу.
— Какое-то испытание дадите? Наставника назначите?
— Испытание? Наставника? — старик хмыкнул, — У нас Предбанник есть, там этих испытаний во! — он показал ладонью у горла, — Так ещё и наставника ему назначь. Может, и магию за тебя колдовать?
Я усилием воли подавил раздражение. Нет, Всеволод, сейчас нельзя злиться. Да, раньше ты мог таких сворачивать в трубочку, чтобы компактнее во Тьму складывать, но сейчас он тебе нужен.
— Значит, так, — старик снова вытащил перо, а потом поставил жирную точку напротив моего имени, — Малуш, который не воин, — тут он хитро усмехнулся, — В нашем Солебреге магов воздуха-то раз, и обчёлся. Глава нашей школы, конечно, владеет магией Стрибора, но не думаю, что он будет тратить на тебя время.
Кинув перо в чернильницу, он потёр бородку.
— Наместник Вайкул… Но ты, наверное, слышал, что с утра произошло?
Я пожал плечами.
— Не местный я. Что-то слышал, но не понял.
— Вот, то-то и оно, не местный ты. Тебя даже Стрибор, если что, не отметит. И так слабый источник, так ещё и северянин.
Мне уже начало это надоедать, и захотелось просто повозить старика мордой по столу. Бросская кровь требовала выхода раздражению.
Я начал понимать Креону. Этти южане совсем оборзели — в любой другой школе уже с радостью ученика послали бы нужники чистить, да проветривать магией воздуха. Станет он послушником или нет, большой вопрос, но дармовой рабочей силой ещё ни одна школа не брезговала пользоваться.
— Дайте испытание, — прорычал я, старательно скрывая злость, — И наставника. Это школа или нет?
На этого крючкотворца моя злость не возымела никакого эффекта. Видимо, и не такие тут перед ним стояли.
— А плата?
Тут я, конечно же, проглотил язык. Во всей этой суете я как-то и забыл про плату.
— Тридцать серебром, — он поднял палец, — И это ещё божеские у нас цены!
— Тридцать… — как мантру, выговорил я. Да твою ж мать-Бездну!
Старик, словно услышав мои мысли, сказал:
— Смотри, давай сделаем так. В городе есть у нас один маг воздуха, зовут господин Ефим, — тут он растянулся в ехидной улыбке, — Он и будет твоим наставником.
Я замер, чувствуя подвох. Что не так с этим Ефимом?
— А так, ты идёшь всё в тот же Предбанник, — он вытянул из-под пергамента небольшую печать. Пустой сургучный кругляшок, на котором ещё ничего не было, — Заработать тебе на обучение надо? Надо… Скажешь в Предбаннике, что нужны задания для магов воздуха, там было у них что-то такое. Увижу на печати, будет хорошо.
Я взял печать. Расщелину мне в душу, как же задолбали они со своим Предбанником. Я прямо чувствовал, что тут половину учеников разворачивали туда, где власть Солебрега за счёт авантюристов решала свои проблемы.
— К наставнику-то надо?
— Успеешь. Тридцать серебром принеси, и печать с тремя выполненными заданиями для магов воздуха.
— Но я же не маг? — вырвалось у меня.
— Ну, так ты же и не воин.
И всё же Солебрег, несмотря на провинциальность, был большим городом. Я ещё плохо ориентировался в нём, и, если бы не Виол, давно бы затерялся.
— Чуешь, какой солёный ветер? — бард втянул воздух, помахав ладонью перед носом.
— Из-за этого называется Солебрег?
— Да нет, — тот отмахнулся, — Кто-то говорит, что из-за солёных лиманов на востоке. Кто-то, что из-за соляных пещер на западе. Но соли здесь много.
Словно в подтверждение мы обогнали неторопливую крохотную повозку, которую тащил заморенного вида ослик. Между оттопыренными дощатыми бортами и вправду везли огромную глыбину соли. С повозкой рядом, выжимая на всякий случай рычаг тормоза, шагал подросток — улица здесь шла под уклон, и требовалось скорее тормозить повозку, чем тянуть.
— Это Мавшино дыхание, — бард снова потянул носом, потом лихо скинул лютню с плеч и тронул струну, — Вот так подышишь, и кажется, что это богиня дышит тебе так нежно в ушко.
— П-ф-ф, — Креона, которая шла за нами, только скривилась, — У тебя, гусляр, мысли только о бабах?
— Только об одной, прекрасной, но холодной даме, — Виол сразу оглянулся, выдав ещё ноту на струне, — А у вас, на севере, разве не наслаждаются дыханием ветра? Не поют серенады прекрасной Моркате?
— Гусляр, если Морката дыхнёт тебе в лицо, у тебя нос и уши отвалятся, — Креона неожиданно выдавила улыбку.
— Это потому, что её согреть некому, — сразу же нашёлся бард, — Быть может, если б один горячий южный бард растопил лёд в сердце одной северной красотки, твоя богиня поняла бы намёк, где искать счастье?
У чародейки явно кончилось чувство юмора, и она смерила Виола недовольным взглядом… Принцесса Дайю же только крутила головой, пытаясь уловить суть разговора, но пока что взрослые намёки ей тяжело давались.
— Мне кажется, — сказал я, — что в таком случае просто получился бы один охлаждённый южный бард. Со льдом.
Креона улыбнулась, а Виол, открыв рот, посмотрел на меня. А потом, хохотнув, хлопнул себя по бедру:
— Ха, Маюновы слёзки мне в печень! Громада, а ведь ты начинаешь шутить!
В ответ я лишь ухмыльнулся.
— Эх, видит Маюн, с какими чёрствыми ледышками мне приходится иметь дело. Ваше сиятельство, ну хоть ваша-то душа чувствует красоту этих мест?
— У нас во дворце эстетика — обязательный предмет. А ещё музыка, искусство, философия, — с серьёзным видом кивнула принцесса, — Я хорошо чувствую прекрасное, так сказал учитель.
— Ох, за что мне это? — Виол только хлопнул себя по лбу.
Двигаясь за болтливым бардом, я всё время старался подмечать, запоминать какие-то ориентиры. Вот с этой улицы, на которую мы завернули, и вправду открылось море, растянувшееся по горизонту — одно и двухэтажные каменные дома плавно спускались вниз и, казалось, тонули прямо в воде. За крышами не было видно ни берега, ни городского порта, но прекрасно просматривалась круглая бухта, закрытая подковой из двух скалистых мысов.
На одном виднелся небольшой форт, и даже отсюда можно было разглядеть окна бойниц. Наверняка, нашпигован пушками по самое не хочу.
На втором мысе возвышался маяк, где даже сейчас курился серый дым, поднимаясь высоко в синее небо. В такую безветренную погоду это был отличный ориентир для кораблей.
Внизу, за самыми крышами торчали мачты пришвартованных в порту кораблей и лодок, но их самих видно не было. Там же кружили стаи кричащих чаек.
— Солебрежская бухта! — Виол раскинул руки, будто пытаясь её обнять, — Говорят, здесь Стрибор поёт Мавше песни о любви, поэтому ветер всегда тёплый, и шторма никогда не достают Солебрег.
Я тактично промолчал, что думал о Стриборе и его неразделённой любви к Мавше. А ведь мне ещё соединять сердца этих влюблённых…
Любовь — штука настолько же тонкая, насколько и могучая. Любой Тёмный Жрец должен вырезать из души даже намёк на это чувство, иначе он оставит лазейку врагам и конкурентам. Я сам тому яркий пример — не оставил бы лазейку, и не был бы здесь. Впрочем, я об этом не жалел.
Но что мне делать со Стрибором и Мавшей?
Тёмный Жрец во мне, склонный к интригам и тонким плетениям заговоров, подсказывал, что надо потихоньку, хитростью двигать непреклонную Мавшу к мыслям о Стриборе.
Варвар Малуш на этот счёт мыслил
