юноши были вполне нескромными. Несмотря на то, что он, кажется, всё больше с каждым днём ненавидел Кидую, он всё же подумывал о том, какие перспективы открывает перед ним служба. Учитывая то, с какой умопомрачительной скоростью он взлетел до чина лейтенанта, нетрудно было предсказать, что не столь уж далёк тот день, когда он примерит на себя погоны капитана, а дальше — кто знает? — он вполне сможет однажды занять место самого Сэндона.
Разумеется, к тому времени у него уже будет большая семья — любящая жена и несколько детишек, которым он воздаст всё, чего была лишена Риззель. Разумеется, у него будет собственный особняк в городе, а не съёмная квартира. Иногда Линд всерьёз подумывал о том, чтобы при возможности выкупить отцовский дом в Руббаре, где его семья могла бы жить вдали от ненавистной Кидуи. Но это, разумеется, в будущем — пока что у него просто не было на это средств.
Впрочем, если столичная жизнь окончательно станет ему невмоготу (а иной раз, особенно во время нечастых, хвала богам, теперь ночных патрулей, он чувствовал, что находится уже на грани при виде тошнотворной изнанки этого заплывшего жиром города), он всегда может попробовать себя на военном поприще. Теперь, как справедливо замечал отец, сделать это будет значительно проще. И тогда можно будет уехать из Кидуи хоть в Тавер, хоть ещё куда-нибудь. Но, разумеется, Линд не собирался забираться в глушь — удобства и радости городской жизни были слишком уж очевидны. А в империи было полно городов не столь развращённых и омерзительных, как столица.
В общем, мы видим, что Линд был полон самых разных мыслей, и мыслей по большей части приятных. И потому он с надеждой встретил это лето 1967 году Руны Чини.
***
Позёвывая, Линд шёл ранним утром в кордегардию. Это было то краткое время, когда город становился даже хорош. Людей на улицах ещё не было, утренняя прохлада ласково бодрила, а восходящее солнце окрашивало стены в розовое и золотое. В этот час развратная и наглая Кидуа вдруг становилась тихой и кроткой, будто послушница арионнитского монастыря. И сейчас она была даже красива, как юная неопытная шлюха, смывавшая под утро слой румян и белил, под которым оказывалась пока ещё свежая нежная кожа.
В последнее время работы у молодого лейтенанта прибавилось. Пару недель назад внезапно помер Папаша. Несколько часов он просидел в кордегардии, приникнув головой к стенке, покуда остальные сообразили, что старый сержант не спит. И вот уже пару недель Линд никак не мог назначить нового сержанта. Он взял на себя все дежурства Папаши, и теперь лично ходил в дозоры, но на все предложения новых кандидатур на должность он пока лишь отмахивался, делая вид, что страшно занят.
Он действительно был занят, хотя хватило бы одной подписи на листке, чтобы снять с себя эти лишние обязанности. Но он не мог. Папаша в последнее время был ему кем-то средним между другом и отцом. Судя по всему, он занял в его жизни то место, что прежде было за Логандом. Линд, зная, что барон не приедет на свадьбу, уже попросил Папашу побыть ему за отца, и старик, конечно же, согласился. И вот так вот подвёл его — не только как командира, но и как… сына?..
Войдя в кордегардию, Линд дружески поздоровался с дежурившими там гвардейцами, и затем направился в свой рабочий кабинет. Сегодня ему предстояло дневное дежурство, и нужно было успеть сделать до этого кое-какие дела.
Дневные дежурства сейчас были, пожалуй, даже хуже ночных. Городская шваль пряталась днём по своим щелям, как прячутся от солнца мокрицы и черви, так что в дневные смены обычно ничего особенного не происходило. И потому-то они были совсем уж скучны и тяжки — набивший оскомину обход одних и тех же улиц, в полной экипировке, да по такой жаре… Мало приятного…
И опять же — он легко мог избежать этого. Всего-то и нужно, что назначить сержанта, тем более, что достойных парней хватало. Тот же Сэйри или Тонг — почитай, готовые сержанты… Но нет… Линд опять занялся своей командирской рутиной — составление расписания дежурств, написание каких-то отчётов для вышестоящего начальства… У него было не больше часа на всё это, а затем нужно было заступать в наряд…
Когда Линд вновь вышел на улицы города, они уже были пропитаны летней жарой. Вздохнув, он уныло поплёлся по знакомому маршруту, а за ним с той же тоскливой обречённостью топали три гвардейца. Впереди было несколько часов духоты, смрада и шума…
На одной из городских площадей людской гомон прорезал визгливый крик одетого в лохмотья человека. Это был один из тех бродячих проповедников, которые мало чем отличались от городских сумасшедших.
— Наступают последние дни этого мира! — уже сорванным, уставшим голосом вопил он. — Скверна пожрала его, и он больше ни на что не годен, как съеденный ржой железный обод! Боги отшвырнут его вон и оставят гнить в придорожной канаве!
Линд едва прислушивался к этим крикам. Городская стража не гоняла подобных юродивых, ведь те были совершенно безобидны. Они всегда предвещали какие-то катастрофы, бедствия, гибель мира. Иногда они случайно попадали в цель — например, когда начинались эпидемии синивицы, горожане обязательно вспоминали, что такой вот «святой человек» предупреждал их об этом, да они не вняли этим предупреждениям. И тогда обыватели бежали в храмы Арионна, вымаливать прощение, но лишь гарантировано хватали заразу в этой толчее…
Чаще же подобные «пророчества» просто забывались через некоторое время, поскольку за ними не следовало никакой божьей кары. Однако кидуанцы, как и все заядлые грешники, были одновременно весьма набожны, а потому уважали и побаивались этих крикунов, не обижая, а напротив — подкармливая их.
Для Линда же ближайшие несколько часов были поистине «божьей карой» и даже «концом мира». Он уже взмок под мундиром, а по лицу сбегали капельки пота, неприятно щекоча кожу. И потому его скорее раздражал высокий дребезжащий голос. Однако же он был городским стражем, и это была его работа. А потому он потопал дальше, и в спину ему неслось, постепенно затихая:
— Огонь и смерть обрушатся на город греха! Грешники будут лизать горячие камни и молить Асса прекратить карать их, но он не остановится, пока горячая пустыня не ляжет на месте этого грязного города!..
Похоже, боги благоволили этому походу. Хозяин разогнал шторма и бури с пути северного флота, Воин ниспослал быстроту и победу
