передовым судам, отловившим уже не один корабль из тех, что могли бы заметить армаду и донести об этом императору. При этом северяне проявляли не свойственную им обычно предупредительность — поскольку им попадались рыболовецкие либо торговые суда, то им всегда предлагали сдаться подобру-поздорову, а затем невольных свидетелей принуждали причалить к берегу, где команду запирали в собственных трюмах на денёк-другой — до тех пор, покуда они уже не смогут навредить. И, надо сказать, героев среди этих достойных моряков обычно не находилось.
Великая Мать тоже приглядывала за своим народом — все были здоровы и веселы, и даже грубая солонина с ячменными сухарями шла впрок. Ну а Дурак, если и не помогал, то, во всяком случае, не мешал. Должно быть, Отец запер его куда-то от греха подальше.
Шервард иной раз задумывался о южных богах — Арионне и Ассе. Если они действительно существуют — то насколько они могущественны? Смогут ли защитить свои земли и своих людей? Сумеют ли выстоять перед натиском Отца и Воина? Хотелось надеяться, что боги южан окажутся так же жидки, как и они сами. Всё же так далеко от своих исконных земель келлийцы ещё никогда не забирались…
Впрочем, пока ничто не говорило о том, что эти боги-братья гневаются и готовятся дать отпор. Ветер был попутный, море — спокойное, небо — ясное. Либо северные боги прогнали южных подальше, либо никаких Арионна и Асса не было вовсе.
Сердце Шерварда радовалось, когда он глядел вокруг. И действительно, зрелище было прекрасным и вдохновляющим. Кругом были драккары — их были десятки, а скорее даже сотни. Некоторые шли в каком-нибудь полёте стрелы от драккара, на котором находился юноша, другие были едва видны на горизонте.
За столько дней Шервард уже неплохо распознавал соседей. В основном, здесь шли драккары с Баркхатти, в том числе и ещё несколько кораблей Желтопуза. Но было и несколько судов, на которых были представители иных народов. Так в нескольких полётах стрелы, например, шёл драккар, на котором находились странные жители Прианурья — дикой и далёкой страны, что формально считалась частью империи.
Этот драккар выделялся среди прочих, но не внешне. Дело в том, что прианурцы едва ли не каждый вечер затягивали свои странные песни, больше похожие на вой перепивших браги волков. Эти песни наводили тоску и даже страх, эхом гуляя над чернеющим морем. Спутники Шерварда, да и сам он, ворчали из-за этого, а иной раз кто-то, чьи нервы не выдерживали этого заунывного воя, начинал кричать певцам, понося их последними словами и призывая заткнуться.
Однако, к сожалению, затыкали обычно именно крикуна. Форинг ли, или ещё кто-то из старших на судне, одёргивали бедолагу, приказывая замолчать. Странно, но этих полудиких людей с далёких болот как будто бы даже побаивались. Многие прианурцы, как видел сам Шервард, носили странные головные уборы, напоминавшие волчьи головы, и среди его спутников шептались, что они — оборотни, ночами принимавшие облик волка.
Учитывая, что на драккаре прианурцев команда была келлийской, Шервард от всей души сочувствовал этим парням. Его продирал мороз по коже всякий раз, как с заходом солнца над волнами внезапно разносился пронзительный вой нескольких глоток. А затем он, словно эхо, слышал вой где-то вдалеке — это вторили своим соплеменникам дикари, находившиеся на других драккарах.
Увы, Шервард не мог разглядеть судна, на котором сейчас был Бруматт. Он представлял, как парню, должно быть, приходилось трудно, и скрежетал зубами от жалости к другу. Но поделать он ничего не мог. Судьба разбросала их, и совершенно необязательно, что они увидятся потом, у стен Кидуи. Здесь были десятки тысяч людей, и среди них два человека были больше похожи на две песчинки, подхваченные морской волной. Оставалось лишь надеяться, что Бруматт достойно переносит происходящее…
***
Келлийские драккары так же мало подходили для дальних путешествий, как и его повозка… Удивительно, что эти суровые люди могли месяцами не сходить на берег, болтаясь в своих плавучих гробах и питаясь заплесневевшим мясом!..
На их драккаре был хотя бы трюм, в котором в вонючей тесноте спали больше девяти десятков человек. И всё же это была какая-никакая крыша над головой, защищавшая от солёных брызг, ветра, жгучего солнца, дождя… Как говорили некоторые новые знакомые Брума, на многих обыкновенных драккарах никаких трюмов не было, и келлийцы преспокойно спали прямо на палубе даже во время шторма.
Хвала Арионну, сейчас штормов не было. Первые дни, покуда они ещё шли по водам Серого моря, болтанка была довольно сильной, отчего большинство его спутников, да и сам Брум то и дело бегали к борту. Теперь же они шли уже по Загадочному океану, и болтало куда меньше. Впрочем, быть может, он просто постепенно привыкал…
Ещё в Тавере, когда юноша представлял себе предстоящее путешествие, он отчего-то полагал, что они станут чуть ли не каждую ночь причаливать к берегу, чтобы отдохнуть в покое. Увы, в этом он жестоко ошибся. За все эти бесконечные дни, что они провели в море, их драккар приставал к берегу лишь дважды, и оба раза этот ублюдок Жовар запрещал им даже глядеть в сторону берега, словно опасаясь, что они дадут дёру.
Говоря по правде, Брум уже всерьёз подумывал об этом. Ясно было, что военные походы не для него. Также, как тогда, когда он последовал за Линдом, он с беспощадной и запоздалой ясностью ощутил, насколько чуждо, болезненно и пугающе то, что окружало его теперь. Привыкший ко вполне определённому комфорту поместья, он с ужасом взирал на грубую, почти несъедобную пищу, на необразованных, не умеющих себя вести сослуживцев, на вонючее сырое тряпьё, заменявшее им постели…
Будь здесь Шервард, всё было бы куда проще. Увы, среди тех, кто изъявил желание записаться в этот поход, не было людей его круга. Всё это были мужчины разного возраста, и среди них было несколько, что приходились Бруму почти ровесниками, но всё же большинству было уже за тридцать. И всё это были люди из бедных кварталов, которым нечего было терять в Тавере, и которые надеялись таким образом немного поднажиться на грабеже столицы. Почти все они были неграмотными, а их корявая речь была полна слов, которых Брум не слыхал и от своего дворника, и которые больно резали его слух своей грубостью.
Те же, разумеется, распознав в Бруме «барчука» стали цепляться к нему ещё больше. Это не переходило определённых границ — никто не оскорблял его, и уж тем более не задирал. Все эти «воины» были, в большинстве
