Я издалека заглядывал в комнату, увидев, что они лежат «по регламенту», входил. Раздавал звиздюли за нерадивую работу и, наметив очередное «от сих до сих, в темпе, время пошло!», уходил опять в другую комнату читать. «Таинственный остров» мне положительно нравился; хотя с объемом работ, провернутым на острове столь ограниченной группой людей, Жюль Верн, пожалуй, и приврал…
Сейчас мне просто было интересно их поведение, само развитие интриги. Сериал, еклмн!
Через час вернулся вконец замордованный батей потный Равшан.
Джамшут заискивающе спросил «Который час?», явно ожидая обеда; но, получив вместо ответа затрещину, поплелся под батиным конвоем продолжать долбежку перекрытий.
Вернулся он перед обедом весь взъерошенный, едва сдерживающийся. Во время обеда придвинулся поближе к Равшану и на ухо шепнул:
— Че узнал-то… Это сука нас сдает, оказывается… Да еще врет к тому же!
— Э, закончили базар! — прервал я их междусобойчик.
Зато ночью мы по радио могли насладиться завершением интермедии. Как только батя пристегнул их цепи к батарее и ушел, пожелав спокойной ночи, Равшан-Анафема неожиданно пнул бывшего главаря и скомандовал:
— Иди-ка к параше, постой там! Нам тут с Вальком перетереть надо!
— Ох. ел?? — вызверился Ибрагим-Бруцеллез, — Че за секреты?? Тут говори!
— Иди, я сказал! У тебя со Старым свои секреты, у нас с Вальком свои!
— Ты че несешь, какие у меня со Старым секреты??
— Иди к параше, тебе говорят! А то удавим ночью, и скажем, что сам удавился! — поддержал Джамшут Равшана.
Последовала короткая возня, звяканье, звук падения тела на пол; потом невнятные угрозы и наконец, шаги, сопровождающиеся позвякиванием цепи.
— Слышь, он на нас стучит Старому, точно тебе говорю! Причем врет ведь, паскуда! Свои слова нам приписывает! Я теперь понял, че меня вчера Старый пизд. л! Ты прикинь, долблю я сегодня, долблю; а Старый развалился в кресле и че-то болтает, че-то философствует, типа. Я особо не вслушивался в его пизд. ж, но тут он возьми и скажи: «Вы, типа, если в Крыса лом метнете и промахнетесь, а тем более если попадете — то потом на этом ломе все втроем и надеты будете, — через задний проход до гландов!» Я, бля, сначала своим ушам не поверил; думал он так, пизд. т ни о чем, а он и продолжает: «Это ведь твоя идея, не так ли?» Я так и офигел. Не, говорю, не понимаю, о чем вы говорите, Олег Сергеич, — а сам-то понял, это он, Бруцеллез, нас сдает, за колбасу и сигареты. Гонево нам прогоняет, — а потом сдает, типа от нас!
— Точняк! Бля буду, от него колбасой пахнет!
— А потом мне и говорит: «Хочешь селедку? Кушай, говорит, это Ибрагим не доел!»
— Ах он сука! Селедку, он, значит, не ест! Чтобы пить не хотелось и чтоб не воняло!
— А это ведь из-за него вообще мы тут, помнишь??… Были бы при Инее…
— Э, че за секреты между братвой? Мы ж бригада, вы помните?… — послышался неуверенный голос бывшего главаря.
— Иди сюда, бригадир, побазарим…
Мы приникли к приемнику. Батя довольно ухмыльнулся, Толик подмигнул.
Послышались шаги и звяканье цепи.
— А что вы… — голос Ибрагима прервался сочным звуком удара и вскриком; потом звуки ударов стали непрерывными; динамик приемника хэкал и гукал, выплевывал задушливые ругательства, — в спальне пеонов шло побоище, вернее — избиение бывшего главаря.
— Гы, разыграл, интриган, бля! Дай пять! — Толик шлепнул батю в подставленную ладонь, и заторопился:
— Разнять надо, затопчут же, испортят собственность!
— Ниче-ниче, — неторопливо поднимаясь, сказал батя, — там, кроме цепей, железных предметов нет; парень он здоровый — быстро не затопчут. Зато теперь сговариваться им будет несподручно…
Вот теперь Ибрагим после той ночи и был уже три дня «на больничном» — убирал мусор, держал наваренное на пруток зубило под кувалду, словом, был «на легких работах», — хотя подельнички ему ничего и не сломали, но ребра помяли изрядно, он три дня плевал и мочился кровью; батя даже думал, что не выживет. Ничего, оклеймался, скотина. Про какое-то сочувствие к нему речь однозначно не шла, — я бы скорее пожалел скорпиона или гиену.
Этажом ниже грохнул выстрел. Пеоны бросили работу и уставились на меня.
— Че вылупились? Работать! — скомандовал я, — Сейчас вернусь, — если с этой стороны кирпичи не будут оббиты и упакованы, — выпишу всем горячих! Работать, уроды! — и пошел посмотреть, как там Толик с Белкой упражняются; Толян предупреждал, что сегодня палить будет. Устроил, блин, полигон…
Да, ситуация в Городе развивалась по совсем плохому сценарию. Администрация была занята чисто своими делами: организацией и «охраной» сельских «коммун», а проще говоря, концентрационных лагерей с обязательным привлечением к труду, откуда последнее время люди норовили сбежать куда угодно, да хоть обратно в город; охраной складов с оружием, которое, несмотря на все меры, все же тонким ручейком стало просачиваться на черный рынок; баз с питанием и остатками горючего. Ходили глухие слухи о разногласиях, и даже прямой конфронтации в руководстве Новой Администрации; вплоть до взаимных терактов в «Зеленой Зоне»; слухи, что набирают силу, обрастают своими «армиями» и усиленно вооружаются «бароны», — крупные и более мелкие фермерские хозяйства; что колхозы и совхозы все более неохотно делятся с Администрацией собранной скудной сельхозпродукцией, — ведь Администрации, по сути, нечего предложить им взамен. Горючее шло только для автотранспорта военных и чиновников; предприятия дожигали свои запасы, которые, к тому же, норовили растащить по своим хаткам все кому не лень, — до всех, наконец, дошло, что такое «нефтяная цивилизация». Техника и запчасти котировались без горючего очень низко.
Защита?…
Да, защита, и связанное с этим наличие оружия были основным козырем Администрации; но не хватало, и не могло хватить сил, чтобы в каждом поселке, селе, колхозе, возле каждого продсклада и склада с горючим поставить блок-пост и вооруженных патрулей. Тупо не хватало людей. На призыв Администрации из Лагерей откликнулось очень много добровольцев-мужчин, предпочитающих казенную форму и пайку, да еще и оружие; так много, что пришлось устраивать конкурс.
Но сформированные отряды «народной полиции» были практически небоеспособны. Стоять где-нибудь на блок-посту и жрать казенную тушенку, ничего по сути не делая, — это одно. А сцепляться с неплохо уже вооруженными и очень мотивированными «дружинами» новых баронов они совсем не стремились. Более того, они старались при всяком удобном случае сбежать с оружием к этим самым «баронам», где и пайка была погуще, и условия получше. Человека со своим стволом, да еще нарезным, мужчину, охотно брали к себе все «латифундисты», стремящиеся, пока не поздно, посредством своих боевиков, пользуясь слабостью Администрации, наложить лапу на все более-менее ценное в округе. Потому в Администрации был издан приказ брать в «народную полицию» только мужиков с семьями, их семьи переселялись в особый лагерь под жесткий присмотр. Негласно, неформально, шепотом были пущены слухи, что семьи дезертиров будут репрессированы. После этого количество дезертирств резко сократилось, но, тем не менее, участвовать в настоящих, по сути, боях за собственность Администрации «народные полицейские» не умели и не желали. Как правило, при появлении в селе чужого военного вооруженного формирования, будь то дружина барона, или банда мародеров, «полицейские», отстреляв с сторону противника и в небо по магазину-другому, спешно ретировались из населенного пункта, оставляя все запасы нападавшим, и рапортуя о «бое с превосходящими силами противника». Тем более они не стремились воевать с имевшими практически равные с Администрацией силами так называемой «Районной Администрации».
