— ну иди, иди!
Элис проследила, чтобы Тигренок повязал шарф. Вчера только выпал первый снег, покрыв наконец грязный свалявшийся ковер опавшей листвы. Мальчик выскочил из квартиры. Загалдели детские голоса - ну ясно, опять с приятелями пошел…
Элис вернулась в комнату. Йэн, показалось ей, спал. Она села за стол, за планшетку с раскрытой электронной книгой. Бросила взгляд на больного.
Глаза как-то очень выступили из орбит. Лицо совсем тощее. И дыхание. В последнее время дыхание постоянно тяжелое. Элис сжала зубы. Господи, почему же это все так медленно… если уж суждено умереть, то побыстрее бы.
Дать кислород? Можно, конечно. Но ведь это продлит агонию… Вот капельница теперь постоянно стоит, врач пришел и поставил подключичный катетер. Значит, он проживет на два дня дольше, на неделю, на месяц… может быть. Промучается. Но ведь мы же против эвтаназии, и сам Йэн никогда не согласится. Но что тогда - тянуть любой ценой? Тогда надо было оставить в больнице, там все-таки больше возможностей.
Как сложно все это… На грани смерти человека есть столько мелких решений, мелких возможностей - чуть продлить жизнь, облегчить страдания, или чуть сократить…
Ему будет полегче. Элис решительно встала, осторожно засунула в нос Йэна трубочки, включила кислород.
Йэн открыл глаза. Чуть улыбнулся.
— Спасибо… детка.
Элис села к нему на кровать. Взяла за руку - костлявую, искалеченную кисть.
— Тяжелая работа… умирать, - сказал он.
Только не плакать, приказала себе Элис. Еще не хватало. Она несколько раз глубоко вдохнула, давя слезы.
— Детка, я так рад… что у вас есть будущее… что вы туда… полетите… вы будете… лучше нас. Мы ведь… ничего другого и не хотели… только чтобы… после нас было лучше… мы… не очень хорошие…
— Йэн, ты самый лучший. Ты мне - как отец. Настоящий отец.
Его глаза заблестели - видно, что слова Элис доставили ему удовольствие.
— Мы не очень… Элис… мне приходилось… делать не слишком красивые… вещи. И может быть… еще хуже… иногда прогибаться перед… начальством… терпеть то, что я… считал неправильным. У вас… может, будет лучше…
Элис вздрогнула от резкого звонка.
— Господи, надо потише хоть сделать… прости, Йэн, наверное, тебя напугало… я сейчас.
Она включила дискон. Йэн наблюдал, как внезапно лицо Элис сделалось совсем другим… мягким… мечтательным… глаза засияли.
— Да, - и голос другой, нежный, тихий. Будто она ласково касается кого-то рукой.
— Да, не знаю. Завтра?…
— Хорошо…
— Нет, все так же…
— Ага.
— Конечно, хочу.
— А ты?
— Двести лет.
— Или триста.
— Да. Пока. Да.
Элис еще какое-то время держала в руках переговорник. На лице ее замерло особое выражение - счастье и покой. Покой и счастье. Йэн знал, с кем она говорила. Кель звонил ей два раза в день - утром и вечером. Они не каждый день встречались - Кель был очень занят. Да и Элис тоже.
— Он очень… хороший парень… - выговорил Йэн, - очень толковый.
Глаза Элис сияли.
— Ты знаешь, он так хорошо с Тигренком… как родной… я волновалась. Мы ходили с ними в зоопарк крытый… и знаешь, они там бесились, как мальчишки. Тигренок просто в восторге…
Йэн молчал. Он почти и не помнил Вирана. По восстанию - немного, давал ему какое-то поручение, "есть" - и все, больше не встречались. По тюрьме - как-то были в одной общей камере, остались в памяти смутные картинки - парень корчится на полу, пытаясь дотянуться до простреленных своих голеней в грязных бинтах, лицо в ссадинах, крупные капли пота, глаза, мутные от боли… Рассказывать все это Элис?
Не хочется. И болит. Слишком болит.
Лучше не думать об этом. Если все время вспоминать, умрешь очень быстро. Сердце не выдержит. Хотя это, наверное, к лучшему, чтобы побыстрее. Но уйти с такой ненавистью и болью в сердце… Не надо. Лучше думать о тех, кого любишь. Молиться.
Было раннее утро.
Йэн это понял сразу. Свет сочился от окна, и стояла особая утренняя тишина - так бывает только в этот час, когда все еще спят, все отдохнули, и воздух особенно прозрачен и свеж.
Он проснулся от страха. От беспокойства. Болело как всегда, и дышать было тяжело, тоже, как всегда - но что-то сильно тревожило его, и вдруг очень захотелось увидеть этот утренний свет. Встать.. он не может больше лежать… Это и есть смерть?
Йэн справился с собой.
Ave Maria gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus…
Он успокаивался… Все будет хорошо. Неведомый свет сливался со светом утра. Все будет хорошо.
Salve Regina, Mater misericordiae…*
Господи, я люблю Тебя… Ты ведь возьмешь меня к Себе? *Радуйся Мария, благодати полная, Господь с тобой. Благословенна ты между женами..
Спаси, Царица, Матерь милосердная.
Что-то шевельнулось рядом, Йэн открыл глаза. Крис стояла у постели, в ночной сорочке, в халатике. Зеленые глаза обведены кругами. Она совсем не высыпается, милая…
— Йэн, ты что? Ты не спишь?
Она наклонилась к нему. Поцеловала.
— Ты хочешь что-нибудь? Может, в туалет?
— Крис, - сказал он, - я хочу… к окну… можно?
— К окну? Но… Впрочем…
Она подкатила кресло на колесиках. Профессиональным движением усадила Йэна, подняла коротко на ноги - в глазах потемнело, и на миг он потерял сознание - и очнулся уже в кресле. Сидя. Крис сняла флакон со стойки капельницы.
— Идем…
Она попробовала отдать ему флакон - подержать, но руки уже ничего держать не могли, валились бессильно.
— Ладно.
Она прицепила флакон себе на халатик. Осторожно стала толкать кресло к окну.
Город там, за стеклом, был совершенно белым. Снег укутал столицу пушистой ватой, и сейчас, в предрассветных еще сумерках, сиял, и в городе было светло.
Йэн поймал взгляд любимой - и ужас в этом взгляде.
И тогда только, в этот момент он понял до конца- что умирает. Глаза Крис не умели лгать.
Он ждал этого момента, ждал уже давно. И готов был к этому уже много лет. И вообще странно, что он дожил хотя бы до этого момента… не сдох там в тюрьме или позже, на больничной койке… или раньше его не застрелили - ведь должны были, по идее.
И все-таки сейчас ему стало страшно.
Молиться…
Бог примет его. Простит. Но страшно, Господи, прости, что мне так страшно сейчас сделать шаг. Шагнуть за черту, которая разделит меня и… Крис. Оставить ее… насовсем… она плачет.
— Крис, - сказал он, - не бойся. Это… не страшно.
Она обняла его за шею. Поцеловала в губы.
— Йэн, я люблю тебя.
Страшно. Но Крис ведь еще хуже…
— Девочка… солнышкин ты мой…
Он откинул голову. Голова кружилась, потолок плыл над ним.
Крис склонилась к нему, обняла за плечи - так, как ребенка держат на руках. Прижалась к его лицу щекой. Щека была мокрая и горячая.
