Калмыш сдох.
* * *
Некоторое время Малярийкин сидел перед трупом «братюни» неподвижно. Это было глупо, учитывая наличие двух мёртвецов в том же здании, открытых настежь ворот, а также муравейки, возвращения которой могли с нетерпением ждать убийцы. Глупо — с точки зрения сохранения собственной жизни. Где то в подкорке, без всякого анализа и долгих размышлений, Маляр понимал, что ему самому с этой секунды грозит страшная, откровенно летальная опасность стать не только мертвецом, но и объектом многочасовых пыток. Причём опасность в максимальной степени — именно здесь, в Наш-ангаре. В месте, где его только и могли искать озверевшие бандерлоги с северо-западного района.
Вопрос «почему» перед Малярийкиным не стоял.
То, что сказал мёртвый напарник (другом сейчас не поворачивался назвать язык), казалось бредом только на первый взгляд. Всё это могло быть правдой. Кроме того, иных версий не было. Как ни пыжился, Маляр не смог придумать ни одного варианта, который бы отличался от слов старины Калмыша. Разве что случайное ограбление. Какой-нибудь нелепый и дикий налёт таёжных отморозков. Но нет. Это действительно сделали чехи. Грабители-колхозники свои жертвы не пытали. Только мочили и грабили. Они могли изнасиловать и убить Нику. Могли пристрелить или зарезать Калмышева. Но оставлять его в петле на много часов не стали бы. Вот и вся дедукция, братюнь.
Итак, чехи.
Юнга чемпион. Отказался сливать бои. Убить сами не могут. Не комильфо правильным пацанам валить «своих» из-за бабок. Тем более — игрока за хорошую игру. Нашли идиотов в лице случайных реммехов. Идиота Камыша. Идиота Малярийкина. Идиот Калмыш мандячит с движком. Это легко: поставить датчик на скорость, чтобы блокировал движение после 100 или 150 кэмэчэ. И всё! Чехи — лихие байкеры. Тем более чемпион Юнга. Принимая машину, он не полезет копаться в электронике. Убить Юнгу — просто. Как два пальца. Только решиться! Калмыш — решился. Имбицил. Впрочем, о мёртвых плохо …
Виноват ли он сам, Малярийкин? Мог ли догадаться?
Конечно, мог. Больше того — до-га-да-лся. Сразу было видно, здесь что-то не так. Не бывает такой вот прухи. Лотерейный билетик выигрышный, купюрки из рукава, бриллианты из воздуха. Не бывает!
Но почему именно Наш-ангар?
Как там прошамкал Калмыш?
Шапрон…
А ведь действительно — Шапрон! Кто мог в принципе придумать подобный зверский расклад, кроме долбанутого топ-танкиста, супер-классного механика и водилы? Кому, кроме чехов, угрожал Юнга более всего, если не чемпиону игр КТО? Кто посоветовал чехам — криминальным лидерам северо-западных окраин — их убогую, ничтожную мастерню? Как вообще они с Калмышем могли поверить, что элита — буквально элита КТО и уголовного мира — может разместить у них заказ для потенциального чемпиона?
— Сука! — Тихо прогундел под нос Малярийкин. — Вот же ты сука, товарищ Шапронов. С-сука! С-ссссууука!!!
Эхо отразилось от кровли. Эхо показалось зловещим. Нет, надо сдерживаться. Эмоции делу только вредят. Только какому вот на хрен делу? Всё было кончено.
Дело. Бизнес. Бабло и будущее. Авторемонт. Дружба. Тайная любовь к чужой девушке. Всё.
Маляр обернулся. Взгляд автоматически упёрся в дверной проём с распахнутой настежь дверью и оттого очень белый и светлый от проникавших через него солнечных лучей. Однако глаза сквозь распахнутую дверь видели не солнечный свет. По телу медленно и тяжко, словно бульдозер, прокатилась вязкая, обжигающая волна. Маляр вдруг ясно и как бы даже пронзительно осознал: это самое «всё» — было ничем по сравнению с единственной настоящей потерей. В дверях разрушенной мастерни лежала ласковая девочка Ника. И сверлила пустыми глазками пустой потолок.
Шапронов, ну как же так?!
Сильно захотелось сдохнуть.
Лечь рядом с корешем и подругой на бетонном полу. И валяться так. Долго-долго.
Но для ничтожного человечка из ничтожной автомастерской подобные желания были слишком уж понтовиты. Чай не бандюк, статусом не вышел.
Маляр тягуче, словно через силу, выпрямил скрюченную горем спину. Она не выпрямилась полностью — мешала травма позвоночника, полученная ещё в детстве, при родах. Однако в пол он уже не смотрел. Только вверх и вперёд!
Пошарив рядом, Малярийкин нащупал рукой брошенный обрез. Из мастерни надо было валить. И валить быренько — это подсказывала не только логика, но и собственный подпотевший зад.
В любой момент могли вернуться КТОшные мстители-отморозки и «отморозить» уже Маляра — по полной схеме с битами по челюсти, выдавленными зенками и прочими «чешскими» чудесами вроде многочасовой удавки, совмещенной с бдением в собственной моче на раздробленных коленях. Этот мир, как и все прочие, делил людей на тех, кто пугает и тех, кто пугается. Чехи пугали. Ну а работяги, вроде Маляра с Калмышем, могли только ссать под себя, да хорониться где-нибудь в очкурах, коли уж впали в гангстерскую немилость. Селяви, как говориться, доунт край.
Да и чем его смерть поможет мёртвому товарищу с почившей подругой? Ничем. Разве что Шапрона лишний раз насмешит. Камышев пока дох, вероятно, забавно слюни пускал. И рожа интенсивно краснела над удавкой. Смешно, оборжаться! Так что чехи с Шапроновым здесь не только мочили. Но и весело провели время. Наверняка. Бандерлоги — бандерлоги и есть …
— Не-ет, гады, только не в этот раз, — пообещал сам себе Маляр, имея ввиду, что дохнуть здесь и сейчас он точно не собирался.
И всё же перед ретирацией следовало потратить несколько минут. Вытащить деньги из тайника. Собрать личные шмотки — их слава богу было совсем немного. А также ещё более немногочисленные ценные вещи, которые можно было продать. Например, лёгкий, но дорогостоящий инструмент, измерительные приборы, кое-что из электроники. Всё это вповалку летело в рюкзак и распихивалось по карманам. Наконец, собрав всё, что необходимо, Маляр в крайний раз склонился над телом мёртвой любимой девушки. Чужой мёртвой, любимой девушки. Или просто любимой девушки — тут уж как понимать.
Хотел поцеловать в губы. Посмотрел в остекленевшие глаза. Маляр помнил, какими красивыми они были. Теперь напоминали мутные куски пластмассы. Всё же сучья жизнь вокруг, верно? Маляр вздохнул. На поцелуй не хватало решимости. Ника была мертва.
Маляр накрыл труп девушки покрывалом (Калмыша почему то не накрыл). Поднял с пола слепленную Никой глиняную фигурку самого себя, вытер от крови, сунул в карман. Зачем — не знал сам. Может, из ностальгии.
На этом прощание с мастерской закончилось.
Сев в муравейку, Маляр быстро укатил в ночь.
