— Все и так знают, что у меня есть шрам, — бурчу я.
— Знать и видеть — не одно и то же, — возражает Фульвия. — Он просто отвратительный. Мы с Плутархом подумаем за обедом, что с ним делать.
— Ничего, разберемся, — отмахивается Плутарх. — Может, дадим тебе браслет или что-нибудь в этом роде.
С досадой я одеваюсь, чтобы идти в столовую. Моя команда подготовки сбилась в кучку возле двери.
— Вам принесут еду сюда? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает Вения. — Нам сказали идти в столовую.
Я вздыхаю про себя, представив, как вхожу в столовую с такой компанией. Правда, на меня и так все пялятся, так что большой разницы не будет.
— Идемте. Я покажу вам, где столовая.
Вокруг меня постоянно шушукаются и бросают украдкой взгляды, но реакция при виде моей экзотической троицы — это нечто. Люди буквально раскрыли рты и ахнули; некоторые даже тычут пальцами.
— Просто не обращайте на них внимания, — говорю я своим спутникам.
Опустив глаза и механически переставляя ноги, они движутся вместе с очередью, принимая миски с сероватого цвета рыбой, тушеной окрой и чашки с водой.
Мы садимся за стол рядом с моими земляками из Шлака. Они ведут себя посдержаннее, чем люди из Тринадцатого, — возможно, просто от смущения. Ливи, моя бывшая соседка в Двенадцатом, робко здоровается с ними, а Хейзел, мать Гейла, которая, должно быть, знает об их заточении, кивает на миску с тушеной окрой.
— Не бойтесь. На вкус она лучше, чем на вид.
Лучше всего обстановку разряжает Пози, пятилетняя сестренка Гейла. Она подбегает к Октавии и осторожно дотрагивается до нее пальчиком.
— У тебя зеленая кожа. Ты больная?
— Это такая мода, Пози, — объясняю я. — Как красить губы помадой.
— Чтобы быть красивее, — добавляет Октавия, и я вижу на ее ресницах слезы.
Пози на секунду задумывается, потом серьезно говорит:
— Ты красивая любого цвета.
На губах Октавии появляется робкая улыбка.
— Спасибо.
— Если хотите произвести впечатление на Пози, придется покраситься в ярко-розовый, — говорит Гейл, с шумом ставя свой поднос рядом со мной. — Это ее любимый цвет. — Пози хихикает и бежит обратно к маме. Гейл кивает на миску Флавия: — Лучше ешьте сразу. Остынет — будет вообще как клей.
Все принимаются за еду. На вкус окра более-менее сносная, только очень уж вязкая. Такое впечатление, что каждый кусочек глотаешь по три раза. Гейл, обычно неразговорчивый во время еды, старается поддержать беседу и расспрашивает, как идет работа над моим имиджем. Я-то знаю почему. Мы с ним вчера поссорились, когда он заявил, будто я сама вынудила Койн поставить ответные условия.
— Пойми, Китнисс, — увещевал он, — Койн — главная в этом дистрикте. Она не может допустить, чтобы у людей сложилось впечатление, будто ты ей командуешь.
— Ты хочешь сказать, она не приемлет чужого мнения, даже если оно справедливо, — парировала я.
— Я хочу сказать, что ты поставила ее в дурацкое положение. Ей пришлось заранее объявить амнистию Питу и другим трибутам, не зная, что еще они успеют натворить.
— По-твоему, я должна просто делать, что мне говорят, и бросить остальных трибутов на произвол судьбы? Впрочем, это действительно уже неважно, потому что мы и так их бросили!
С этими словами я захлопнула дверь у него перед носом. За завтраком я села в другом конце стола и не сказала ни слова, когда Плутарх отправил Гейла на тренировку. Знаю, Гейл беспокоится обо мне, но именно сейчас мне очень нужно, чтобы он был на моей стороне, а не на стороне Койн. Неужели это так трудно понять!
После обеда у нас с Гейлом запланирована встреча с Бити в отделе специальной обороны.
— Все еще злишься, — констатирует Гейл, когда мы едем в лифте.
— А ты все еще считаешь себя правым, — отвечаю я.
— Что есть, то есть. И готов повторить то же самое снова. Или ты хочешь, чтобы я соврал?
— Нет. Хочу, чтобы ты как следует подумал и пришел к правильному выводу.
Гейл только смеется в ответ. Я молчу. Бесполезно диктовать Гейлу, что и как ему думать. И если по-честному, это одна из причин, почему я ему доверяю.
Отдел спецбезопасности расположен почти так же глубоко, как тюрьма, в которой мы нашли группу подготовки. Целая сеть помещений заполнена компьютерами, научным оборудованием и испытательными установками.
Мы спрашиваем, как найти Бити, и нам указывают путь через длинный лабиринт коридоров, в конце которого находится огромное окно. Тут я впервые за все время в Тринадцатом дистрикте вижу нечто прекрасное — настоящий луг, воссозданный под землей, с деревьями, цветущими растениями и живыми колибри. Посреди луга в инвалидной коляске неподвижно сидит Бити, наблюдая за ярко-зеленой птичкой, которая, зависнув в воздухе, пьет нектар из большого оранжевого цветка. Внезапно она срывается с места, и, провожая ее глазами, Бити наконец замечает нас. Он машет рукой, чтобы мы заходили.
Воздух внутри неожиданно прохладный и совсем не спертый, как я предполагала. Со всех сторон слышится трепетание маленьких крылышек, и в первый момент мне кажется, будто я в нашем лесу около Двенадцатого дистрикта. Каким чудом могло появиться подобное здесь, на такой глубине?!
Бити все еще очень бледный, но его глаза за неуклюжими очками светятся от радости.
— Разве они не прекрасны? Тринадцатый дистрикт уже много лет занимается изучением их аэродинамики. Они могут летать задом наперед и развивают скорость до шестидесяти миль в час. Хотелось бы мне сделать такие же крылья для тебя, Китнисс!
— Вряд ли я бы сумела с ними управляться, Бити, — смеюсь я.
— Вот она здесь, а вот ее уже нет. Ты можешь подстрелить колибри из лука?
— Никогда не пробовала. Мяса у них ни на зуб.
— Да, конечно. Ты не убиваешь из спортивного интереса. Хотя, уверен, охотиться на них было бы непросто.
— Можно устроить ловушку, — говорит Гейл. Лицо его принимает отсутствующее выражение, как всегда, когда он задумывается над какой-нибудь трудной задачей. — Натянуть сеть с очень мелкими ячейками, оставить только небольшое отверстие — в пару квадратных футов. Внутри приманка — много цветов. Пока колибри будут лакомиться, подойти и закрыть отверстие. Птицы полетят прочь от шума, а там сеть.
— Думаешь, получится? — спрашивает Бити.
— Не знаю. Просто пришло в голову. Они могут оказаться умнее.
— Могут. Но идея хорошая, поскольку основана на природном инстинкте — улетать от опасности. Думай, как твоя жертва... и ты найдешь ее слабое место.
Тут я вспоминаю кое-что из того, о чем вспоминать не хочется. Во время подготовки к Бойне я видела запись — Бити, еще совсем мальчик, соединяет какие-то проводки, и группа детей, охотившихся за ним, умирает от электрического тока. Тела бьются в конвульсиях, лица искажены гримасами. И Бити тоже это видел. Видел всех, кого ему пришлось убить ради победы в тех далеких Голодных играх. Это не его вина. Он просто защищал свою жизнь. Мы все просто защищались...
