А он зубами скрипит. Подошел ко мне и рукой за горло взял, а рука у него холодная, как лед, а потом он ее сжимать начал, и что-то тут со мной сделалось, что я понял, лучше разу помереть, чем терпеть такое. Я за руку его схватил, а ему хоть бы что. И снова все от меня вдруг так отдалилось, и голоса его я уже совсем не слышал. И такая боль! Сразу во всем теле и особенно – в груди. А потом он хватку вроде бы ослабил и мне, наконец, вздохнуть дал. И снова так ласково-ласково говорит мне, почти шепчет:
– Будешь с нами сотрудничать?
– Буду! – сиплю я и головой мотаю.
А что мне еще было им ответить? Вы что бы ответили, если бы вас так душили? Короче, взяли они меня в оборот и наручники не понадобились. Под лопатку мне маячок вкололи – чтобы сам вырезать не мог, к уху каким-то прибором, похожим на степлер, микрофон прицепили, никому не видно, а я их слышу, а в правую бровь вставили крохотный такой серебряный пирсинг со встроенной камерой и микрофоном.
Ненавижу пирсинг…
Но, знаете, что самое интересное? То, что я боли почти не чувствовал, хотя и должен был, а еще то, что все это почти сразу же заживало. И ни тогда, ни потом не болело. В общем, выставили меня из больницы через час, шмотки отдали, и только тогда я о пистолете вспомнил, он же у меня в куртке остался, а куртки среди вещей и не было. Ну ладно, думаю, мало ли, может, они решили про него умолчать, забрали да забрали, мне незаконное владение оружием не предъявили и ладно.
Спускаюсь по лестнице, гляжу, а в приемном покое девчонка эта рыжая сидит, которая меня сбила. Смешная она такая, чесслово: волосы ярко-рыжие в разные стороны прядями торчат, шапочка эта зеленая сеточкой, глаза зеленым накрашены, и помада тоже такая же рыжая, и веснушки, я сначала даже подумал, что она их специально нарисовала, такие они неправдоподобные были, а потом понял, что просто она такая и все. Меня увидела, глаза вытаращила, подхватилась со скамейки, я гляжу: а у нее в руках моя куртка! Ну мне сразу полегчало. Взял я куртку, пистолет щупаю, а пистолет, как это ни странно, на месте, а она что-то щебечет, щебечет и никак остановиться не может, и до меня так медленно начинает доходить, что она безумно рада, что я живой остался, потому что она считала, что меня вот-вот должны были с реанимации вперед ногами вывезти, а тут я стою перед ней целый и невредимый, а еще она говорит, что сделает для меня все, что угодно, лишь бы я на нее в суд не подавал, потому что сейчас сбить несовершеннолетнего – это очень большие деньги надо заплатить, и ее родители, конечно, не очень бедные, но таких денег у них точно нет.
Я на нее смотрю, а лет ей, наверное, около девятнадцати, недалеко от меня ушла, и странно мне как-то, что она вообще сидела тут, беспокоилась. Другая бы юриста семейного вызвала, да и все. Тем более, что я живой. Но тут я все-таки сообразил: чего мне на крыше ночевать, когда она раскошелиться готова! А она меня не сразу услышала, все свое лопотала.
– Чего? – спрашивает и ротик свой накрашеный так приоткрыла.
– Ничего, – отвечаю, – сними мне номер в отеле на неделю, ну и пятьсот евразийских долларов дай на карманные расходы, и я расписку дам, что претензий не имею.
– Не шутишь? – спрашивает, ротик закрыла и уже соображает, во сколько ей номер обойдется. Дороговато, конечно, но все равно на несколько порядков дешевле получается, чем по суду дадут.
Она еще подумала, а потом кивнула.
– Хорошо, – говорит, – пиши расписку.
А я отвечаю:
– Э, нет, так не пойдет! Сними номер и пятьсот бакарей наличными. Тогда и будет тебе расписка.
Она говорит:
– Откуда же я тебе ночью пятьсот еврашек наличкой возьму? Наличку только в банке можно получить – по паспорту. И то по предварительному одобрению.
– Ну утром подгонишь, – отвечаю, – а я расписку к этому времени напишу.
Ну ей деваться некуда, вышли мы вместе на подземную стоянку больницы, подошли к ее этому автомобильчику смешному, я его спереди осмотрел, и надо отдать должное: ни царапины, небольшая вмятина только на бампере посередине и все.
Ну мы сели в авто, пристегнулись, а она меня и спрашивает:
– А тебе обязательно нужно, чтобы отель был? Квартира тебя не устроит? У меня просто денег не очень много сейчас.
– Устроит, – говорю, – только ведь у меня каунтера нет, как я ее открывать буду? И потом мне именно этот район нужен.
– Квартира рядом, а каунтер я тебе свой дам, – отвечает она, – а ты дай мне слово, что через неделю оттуда съедешь, а каунтер мне вернешь, и не придется инспектора вызывать.
– Хорошо, – говорю, – договорились, а чья фатера?
Она на меня покосилась, не поняла, видимо, что такое фатера, потом сообразила.
– Моя.
– А ты где жить будешь?
– У родителей. Они на Тенерифе уехали на две недели, как раз дней через восемь вернуться. Я пока у них поживу.
Разговариваю я с ней таким вот манером, а сам все время думаю, что меня слушают и смотрят за мной, и ее сейчас видят, и ведут меня, и все-все знают, куда мы там поедем да сколько времени где проведем. Неприятное, надо сказать, ощущение. Конечно, я и так знал, что когда мне вживят айкед или дадут каунтер, то меня всю оставшуюся жизнь будут «вести», но это все-таки не то, что сейчас. В этом случае ты – как все, а сейчас ведь специально за мной следят. Так что я особо с ней старался не разговаривать, да и она замолчала. Ну и правильно – о чем мне с ней говорить, она, небось, учится где-нибудь в высшей школе, уже поди и мужа ей мама с папой присмотрели, и квартира вон своя, отдельная. И родители на Тенерифе. А я даже не знаю, где это. По названию похоже на курорт. Может, в Африке?
Пока я так думал, она по Лосиноостровской проехала и налево свернула, там в лесном массиве новостройку отгрохали. Ну вот, в одной из высоток на втором этаже и была у нее квартира. Маленькая такая, на двух уровнях, всего-то четыре комнаты! Зашли мы внутрь, протопали на кухню, кухня ниче себе такая – «Мне и не снилось» называется. Она банку с кислотой из огромного холодильника вытащила, мне вторую бросила, сама к столу села, крутится на стуле, меня разглядывает. Я из банки отхлебнул и тут только понял, что не знаю, как ее зовут. Откашлялся.
– Давай, − говорю, − знакомиться, меня Шурычем кличут.
Она фыркнула в ответ.
– Это что за имя? Сказал бы там: Алекс или Сандро.
– Нет, – говорю, – я не Алекс и не Сандро. Я Шурыч.
– А я – Вики, – представилась она.
Ну в общем, Вики банку в один присест высосала и говорит:
– Ты, Шурыч, особо тут не наглей. Воровать все равно нечего, сейфа нет, – и мне каунтер бросила. Свободный каунтер, а не тот, что на руке носят, я и не знал, что такие есть, пока она его из сумочки не достала, а потом со стула соскочила и за дверь. Пальчиком так еще погрозила перед уходом.
