— То самое! И отпустило.
— Врешь ты все!
— У меня сеструха в больничке работает. Она ее видела. Одежда на девке в клочья. Вся в крови, одна коса черная, а другая седая. Ее потом в город отправили. В психушку.
— А чудище?
— Не знаю, — отмахнулся Вайет. — Теперь, наверное, ученые всякие понаедут, чтобы его словить. Мы с пацанами тоже хотим в эск… экспедицию отправиться. Поискать. Вдруг какой-нибудь коготь или зуб найдем. Представляешь, нам за это сколько отвалят. Хочешь, можешь с нами пойти.
— Я лучше с братом. Мы с ним и так в поход собирались.
— Ну, валяй. С братом оно, конечно, лучше. Он у тебя крутой. А, правда, что Фолк — глазливый колдун?
— Какой?
— Глазливый. Посмотрит на человека и сглазит, а на него потом всякие беды валятся. А Фолку за это ничего не бывает.
— Дурак ты, Вайет!
— А что? В поселке все мужики его уважают. Кому охота с колдуном связываться. Он же теперь самый главный. А он дома? — опасливо спросил Вайет.
— Нет, уже неделю, как в город уехал.
— Скоро приедет?
Ник пожал плечами.
— Слушай, Никел, тогда дай мне этого робота домой поиграть. У тебя все равно игрушек много.
— Бери.
— Мне пора. Ты это… выздоравливай и не скучай.
Оставшись в одиночестве, Ник достал коробку с конструктором и начал собирать трехмачтовый корабль. Глазливый колдун! Надо же такое придумать! Этому придурку Вайету лишь бы языком чесать. Ники вздохнул — он единственный знал настоящую цену каждой победы брата.
— Ну что, нашла место?.. Лан! Ты чего? — Ланка не сразу поняла, что стоит посреди зала сжимая опустевший поднос, и на нее устремлены десятки глаз.
— Ой! Что ты тут натворила?!
— Это… Ничего, Таль. Уронила случайно. Я пойду…
— Подожди, Ланк. Ты чего? У тебя денег больше нет, что ли? Так я дам. Пойдем еще возьмем!
Ланка отрицательно качнула головой:
— Нет, я домой.
— Ну как это — домой? — расстроилась Таля. — Мы же собирались погулять. И в кино!
— Я… У меня голова болит.
Ланка наконец-то сумела разжать пальцы, бросила проклятый поднос на стол и быстро пошла к выходу. Таля что-то кричала вслед, но это было неважно. Перед глазами стоял розовый плеер в черных оспинах кофе.
Бумага, карандаш — реальность уходила, растворяясь в тишине вдохновения. Когда, спустя два часа, Ланка очнулась, с белого прямоугольника смотрел тот самый парень — взъерошенная длинная челка, удивленные синие глаза… Он ее не узнал! Совсем! Смотрел, как… как на дурочку! Да и как можно смотреть на человека, ни с того ни с сего обливающего тебя горячим кофе?
Ланка отошла на шаг от мольберта, склонила голову набок… Точно он! Только тогда, в беседке, взгляд был совсем другой — злой, колючий. И губы сжимались в тонкую полоску. А вот скулы и тогда и сейчас обтянуты кожей, словно он полгода спал… Ланка испуганно отогнала эту мысль. Нельзя. Еще накличешь.
Но упрямая мысль вернулась и насмешливо заглянула в лицо: «А ведь и спал. Из-за тебя! А?» Нет! Она не просила! Он сам! Ланка спрятала рисунок в ящик, помедлила и вытащила оттуда другой — полуторамесячной давности. Четкие деревянные обводы беседки в клубах зелени. Черное облако тянет дымные щупальца к замершей в испуге девочке. А внутри него можно разглядеть контуры домов…
Хлопнула входная дверь.
— Алюша, ты дома?
Ланка бросила листок обратно и задвинула ящик.
— Привет, пап!
— Здравствуй, детка. Как дела? Чего сидишь, скучаешь дома? Где подружка твоя? Вы, вроде, гулять собирались?
— Расхотелось.
— Поссорились, что ли? — отец привычно тронул ее лоб прохладной ладонью. — Ты здорова, Алюш?
— Да все в порядке, пап. Просто захотелось дома побыть. Есть будешь?
— Конечно! Устал, как собака! Две операции сегодня — сама понимаешь, сколько пришлось отрабатывать. Человек тридцать, наверное, принял потом. Ну, ничего, этого точно хватит!
— Ты уверен? — Ланка жалобно заглянула ему в глаза. — А вдруг…
— Аля! Что за панические настроения?! Я тебя когда-нибудь обманывал? — Ивар улыбнулся: — Ну что, будешь стоять тут и ждать, пока папа умрет с голоду?
— Да ну тебя! — рассмеялась Ланка и умчалась на кухню.
Ивар ел быстро, но очень аккуратно. Ланка сидела напротив, подперев голову кулаком. Мысли ее были далеко.
— Аля…
— Что, пап?
— Ты… — отец замялся. — Я давно не видел твоих работ. Ты что, совсем не рисуешь?
— Я… Да нет, вообще-то.
— Алюша, — расстроенно заговорил Ивар, — как же так? У тебя так хорошо получалось! И госпожа Лари, помнишь, что она сказала?
— Ну, па-а-ап…
— Нет! — голос Ивара стал холодным, и на мгновение перед Ланкой очутился не ее добрый, ласковый папа, а хирург высочайшего уровня, умеющий предъявлять жесткие требования и к себе, и к подчиненным. — Так не годится, детка! Если бы ты нашла себе другое занятие или имела уважительную причину — я бы ни слова не сказал. Но сейчас каникулы, ты целыми днями болтаешься без дела…
Он сокрушенно развел руками. Ланке моментально стало стыдно. Отец никогда не требовал невозможного и всегда так радовался ее успехам.
— Пап, я… Я буду рисовать. Отдохну немного и…
— Хорошо, — Ивар серьезно кивнул. — Ты помнишь, что через два месяца конкурс?
— Конечно, пап.
— Думала над темой?
— Ну…
— Алана, я не хочу верить, что моя дочь способна наплевать на свое будущее!
— Па-а-ап…
— Подожди! У тебя талант! Да-да! И, когда меня не станет, именно он поможет тебе выжить в нашем непростом мире.
— Папа, я не хочу…
— Аля, — голос отца вновь стал мягким. И очень грустным. — Я тоже не хочу об этом думать, поверь. Но я должен. Ты знаешь, кем я работаю. Знаешь, что когда-нибудь один из пациентов может умереть у меня на столе, и боюсь, что всех, кому я помог раньше, не хватит, чтобы расплатиться. Без средств к существованию ты не останешься, но мне бы хотелось, чтобы ты не осталась без цели, без смысла в жизни, когда меня не станет.
— Хорошо, пап, — Ланка хотела только одного — закончить этот ужасный разговор. — Я завтра же начну работать над конкурсным рисунком. Прости.
Исчезающая дорога, нависающие над головой крыши, серое небо в разрезе пустой улицы, мертвый лес… Ланка перебирала листки, понимая, что с Последнего Дня Детства не нарисовала ничего, что можно было бы показать отцу. Тот странный сон будто выжег что-то в ее душе. Что-то, прежде навевавшее прекрасные образы и мечты. Теперь на пустом месте гнездились кошмары…
Телефонный звонок разрушил хрупкое состояние творческого транса.
