— Они филию убили!
И исчез за дверью. Друзья переглянулись и вскочили с топчана.
— Подожди, я только дверь закрою! — крикнул Герфис вслед другу, но тот уже нёсся в сторону загона.
Прибежав туда, Птунис увидел, что куча людей тискают растерянную и слегка испуганную Арошу и глупо улыбающегося Седониса. Поняв, что к ним теперь не пробиться, Птунис остановился поодаль. «Можно будет их историю и вечером выслушать», — благоразумно решил он.
После того как он убил филию на глазах Дарицы, и они вернулись в колонию, здесь творилось нечто подобное. Если бы не было Дарицы, он поступил бы как обычно, то есть скормил бы мёртвую филию Зубу. И никто никогда бы ничего не узнал.
Но при девушке так поступать было нельзя. Ведь в то время они только познакомились, и она ещё ничего не знала о его планах. Поэтому он, как требовал того закон колонии, вырезал часть туши как доказательство и доставил в колонию.
Сейчас здесь творилось невообразимое. Колонисты убивали филий так редко, что каждый такой случай превращался в праздник.
Вздохнув, Птунис развернулся, чтобы уйти к себе, но увидел, что к нему направляется Герфис, который цепко держит за плечо подпрыгивающего и размахивающего руками Мориса.
— Хочешь узнать всю историю? — спросил Герфис. — Морис тут был с самого начала. Давай, расскажи нам всё по порядку, — предложил он подростку.
Морис жадно глядел в сторону героев дня, и Птунис, усмехнувшись, сказал ему:
— Вечером приходи к нам, услышишь всё из первых уст. А теперь рассказывай, что здесь произошло.
Морис, воодушевлённый приглашением, принялся говорить:
— Они приплыли, когда здесь было много народу. Вернулась очередная партия охотников с богатой добычей. Кстати, — он ткнул в Птуниса пальцем, — там была твоя Дарица. Поэтому позвали людей, чтобы отсортировать и перенести улов. И тут из воды по трапу появляется Седонис. И только хлоп клювом филии об пол!
Морис даже вздохнул от восхищения, вспоминая эффектное появление своего старшего друга.
— Все ошалели, — продолжал он, — а Седонис и говорит: это, мол, Ароша филию убила. Что тут началось! Люди к ним подскочили, обнимают их. А сестра твоя в крик! Мол, ты, Седонис, дурак, идиот, ну и что-то там ещё! И всё, мол, из-за тебя! В общем, я не понял, — пожал он плечами, — чего она ругалась! А он только улыбается, — и показал в сторону Седониса, — ну прямо как сейчас. А больше я и сам ничего не знаю, — вздохнул он, глядя на Птуниса.
Герфис посмотрел на Седониса, хмыкнул, а затем обратился к Птунису:
— Пошли к тебе. Ты был прав, вечером сами всё узнаем.
И друзья направились прочь с территории загона. Морис бросил жалобный взгляд на толпу, в нерешительности потоптался на месте, а затем помчался их догонять.
К вечеру, когда восторг колонистов улёгся, в комнате Птуниса и Дарицы, которая была чуть больше, чем у Седониса, собралась толпа. И хотя были только самые близкие люди, места всё равно всем не хватило. Поэтому гостей рассадили также в соседних комнатах, открыв, чтобы хорошо было слышно, все двери.
Когда все расселись, Птунис посмотрел на притихшую и уставшую от чествований парочку и произнёс:
— Рассказывайте, — а затем добавил: — Как всё было на самом деле.
Все присутствующие хорошо знали друг друга, поэтому не было никаких взаимных шуток. Седонис и Ароша рассказывали обстоятельно, а остальные слушали их внимательно и серьёзно.
Когда они закончили, Герфис сразу же спросил:
— Этот металл у вас?
Седонис вытащил из-под одежды и подал ему металлическую пластину. Механик повертел её в руках и сказал:
— Не знаю, металл это или сплав, но он мне неизвестен. Там много таких?
— Очень много, — заверила его Ароша.
— Металл один и тот же?
— Не знаю, — растерянно развела руками девушка.
— У нас не было времени рассматривать, — сказал Седонис. — Одна филия ушла, и, кто знает, когда она могла явиться с подмогой.
— Я заберу пластину себе, — заявил Герфис, бережно прижимая её к груди. — Надо проверить её свойства. Никто не возражает? — с вызовом спросил он.
Никто Герфису возражать не стал, и он удовлетворённо откинулся на стуле.
— Неужели мы наконец-то нашли защиту от рыб? — с надеждой спросила Ароша.
Джарис, один из старейшин колонии, саркастически хмыкнул:
— Всё это, конечно, хорошо, но, — он поднял указательный палец, — к шлему пластину не прикрепишь, а охотиться с ней за поясом довольно неудобно. Кроме того, ставлю свой самый главный палец, что если филия появится, то достать ты пластину уже не успеешь. Рыба тебя обездвижит раньше.
Спорить с Джарисом никто не стал, лишь Герфис произнёс:
— Дайте мне день на проверку свойств металла, и я скажу вам, что с ним можно сделать.
— Значит, ты говоришь, — задумчиво произнёс Кулис, — что ты сопротивлялся филиям, и тебе показалось, что они едва с тобой справляются?
Седонис смущённо засопел.
— Я не знаю точно, — неуверенно сказал он, — но мне так показалось. Это было совсем другое чувство, когда меня обездвижила филия несколько лет назад. Тогда я испугался и даже и не подумал бороться. И я был полностью парализован, хоть она была и одна. А сейчас мне даже на мгновение удалось шевельнуть ногой. Правда, потом давление в голове возросло, и я опять застыл на месте.
— Очень интересно, — пробормотал Кулис, — очень интересно. А ведь я ни разу, — возвысил он голос, — не слышал о том, чтобы люди сопротивлялись филиям. Всех настолько парализует страх перед ними, что никто и не пытается бороться. Вполне возможно, что если бы мы сопротивлялись при встрече с ними, то их воздействие на наш мозг было не так эффективно.
По углам комнаты раздался шёпот. Мысль была, по сути, крамольной. Ведь раньше никто и никогда, на самом деле, не пытался сопротивляться. И кто вообще сказал, что такое возможно? Седонис? Но он ведь мог и приврать, чтобы выгодней подать себя. Филию-то убила Ароша, а он в данном случае выглядел статистом. Но в некоторые самые горячие головы эта мысль всё-таки запала. И их хозяева сказали себе, что при случае (не дай бог, конечно) эту мысль стоит проверить.
— Так-так! — раздался саркастический голос из угла, и все удивлённо повернули туда головы. Ведь голос принадлежал Радису, а никто из хозяев не помнил, чтобы он его приглашал.
— Значит, ты, мальчик, — продолжал тот, — нарушил главное правило колонии, гласящее, что надо в первую очередь спасаться бегством. Ведь твоя жизнь, — его голос вдруг стал удивительно похож на голос главы Совета, — есть главная ценность колонии.
Седонис нахмурился. Он не любил, когда отец при всех называл его мальчиком.
