Двое из гулён, те, что были особенно пьяны, рванулись к нему наперерез с криками: «Хельмут, дорогой!». Привлечённые шумом посетители повернулись. Одни смотрели с нескрываемым любопытством, ожидая развития событий, другие отводили глаза, но при этом продолжали наблюдать украдкой, только старушка оплакивала потерю, не отвлекаясь по пустякам.
Девицы и блондин в бежевом пальто прыснули и громко засмеялись над плоской шуткой высокого весельчака с тонкими усиками и пышной шевелюрой, чем ещё больше подняли градус бешенства моего соседа.
Самый трезвый из шумной компании — брюнет в твидовом пальто — наконец-то заметил меня и оберфюрера. Тот уже еле сдерживался и почему-то напомнил мне чайник с кипящей водой. Я так и представил: ещё миг — и намечающаяся лысина покраснеет, из ушей повалит пар, а немец засвистит, стравливая избыточное давление.
Хмель выветрился из глаз молодого человека за доли секунды. Ещё недавно они смотрели на мир с осоловелым выражением благодушия, зато сейчас, я это прекрасно видел, в них промелькнул страх. Он быстро шагнул за балагурами, дёрнул их за рукава и потащил к двери. В ответ на громкие протесты он что-то прошептал и скосил глаза в нашу сторону. Весельчаки тут же утихли и быстро потопали к выходу. Даже девицы перестали громко смеяться и с удивительной проворностью шмыгнули на улицу.
Вскоре в заведении восстановился порядок: посетители вернулись к прежним занятиям, музыканты снова заиграли. Слегка побледневший Хельмут приблизился к нам и, поклонившись, проговорил шипящей скороговоркой:
— Добрый вечер, господин Валленштайн. Вижу, вы сегодня не один. Всё как обычно? — Я кивнул и мысленно порадовался: хоть узнаю вкусы барона, а то заказал бы что-нибудь не то, оправдывайся потом с чего вдруг поменял привычки. — Проходите на место, господа, я сейчас.
Хельмут ещё раз поклонился и крикнул бармену:
— Людвиг, один кофе без сахара и сливок!
Он повернулся к Максу.
— Мне то же самое, — сказал тот и двинулся за мной к столу.
— Два кофе, Людвиг, и пошевеливайся, господа долго ждать не будут!
Мы сели за стол. Хельмут щёлкнул зажигалкой, подержал пляшущий огонёк над фитилями. Свечи затеплились, запахло растопленным воском, салфетки отбросили неровные тени на скатерть. Серые треугольники шевелились и меняли форму.
Шпеер положил руки на стол. Теперь он был без перчаток, и я сразу обратил внимание на сухие, жилистые пальцы с удлинёнными розовыми ногтями треугольной формы. В моих глазах это ещё больше добавило ему сходства с пернатым хищником.
— Как меня бесят эти щелкопёры, — Макс недовольно фыркнул, резко дёрнул головой, поправил галстук и воротник рубашки, блеснув перстнем с голубоватым кристаллом в виде черепа. — Вся страна трудится во имя Великой победы, а эти, — он яростно скрипнул зубами и еле сдержался, чтобы не стукнуть по столу, — пьют и гуляют без меры и совести. Богатые выродки!
Мне показалось, он метнул в меня злобный взгляд, но уже в следующее мгновение оберфюрер сидел как ни в чём не бывало, а лицо его снова дышало спокойствием и холодным безразличием.
Я только хотел спросить Макса, зачем он привёл меня в «Тевтонского рыцаря», как возле нашего столика появился одноглазый Людвиг с подносом в руках. Он поставил перед нами чашечки с дымящимся кофе, молча кивнул и удалился к себе за барную стойку.
Макс двумя пальцами взялся за причудливо изогнутую ручку, поднёс край чашки к губам, сделал маленький глоток.
— Мм! Вкусно! Хельмут, чертяга, где-то ещё умудряется доставать настоящий бразильский кофе. Вы знаете, Отто, фюрер недавно подписал указ о фиксированном продовольственном пайке для всех.
Я кивнул, хоть и понятия не имел о чём он говорит, и тоже пригубил напиток. Он и в самом деле оказался приличным на вкус. Во всяком случае, в разы лучше современной быстрорастворимой бурды.
— Проклятые русские! Упёрлись, как бараны! — Макс сделал ещё один глоток и вернул чашечку на стол, чуть дзинькнув донышком о блюдце. — Блицкриг в сорок первом провалился. Когда Наполеон уходил из России, самая низкая температура была минус двадцать пять градусов. Прошлой зимой она опустилась до минус пятидесяти двух. Такое в Московии бывает раз в полтора столетия. Вы думаете, это знак свыше?
Я пожал плечами и поспешил поднести чашку ко рту. Ещё не хватало мне разговоров о политике. Слишком скользкая тема, особенно с моим знанием дальнейшей истории.
А Шпеер тем временем продолжал:
— Русские надеются: морозы помогут им справиться с нашим духом, но в этом и кроется их главная ошибка. Подобные испытания закаляют и воспитывают нацию, она становится более крепкой. Мы не собираемся отступать, временные лишения и тяготы пойдут нам только на пользу. За зиму мы накопим силы, лучше подготовимся к наступлению и уже этой весной возьмём проклятый Ленинград. А там дойдёт дело и до Москвы. Вот увидите, Отто, в середине лета фюрер будет принимать парад победы, приветствуя наши доблестные войска на Красной площади.
Я снова кивнул, старательно изображая из себя патриота. Оберфюрер верил в то, что говорил, а я и не собирался его переубеждать. До победного мая было ещё далеко, вести сейчас пораженческие речи — означало подписать себе приговор. Да и не входило в мои планы просвещать нацистов. Мне бы понять, как я здесь оказался, и найти дорогу домой, а не лектором из общества «Знание» работать.
К тому же мне не давал покоя вопрос: зачем эсэсовец вытащил меня из дома. Я так его об этом и спросил, на что получил ошеломляющий ответ:
— Фюрер ждёт вас у себя в Бергхофе. У него возникли вопросы, касательно вашей научной деятельности. Мне поручили доставить вас туда.
— Когда поедем?
Шпеер встал, негромко скрежетнув стулом о кафельный пол, поддёрнул рукав указательным пальцем, посмотрел на часы.
— Сейчас.
— Но позвольте! Мне надо подготовиться, взять документы! — воскликнул я, чувствуя, как заколотилось сердце. К такому быстрому развитию событий я был явно не готов.
— Хочу дать вам совет, Отто, — Шпеер растянул губы в холодной ухмылке, — не стоит испытывать терпение фюрера. Он легко может сменить милость на гнев и тогда… — немец снова оголил зубы, и я заметил, какие у него острые, чуть выдающиеся вперёд и более длинные клыки.
— Хорошо, Макс, — я тоже встал из-за стола и посмотрел немцу в глаза. Сердце хоть ещё и отбивало чечётку, где-то внутри организма уже зарождалось глубокое спокойствие. Раз я не могу избежать этой встречи, незачем понапрасну тратить нервную энергию. — Мы поедем или полетим?
— Любопытство ещё никого не доводило до добра, — резко ответил он и чуть заметно дёрнул правой щекой.
