— Значит, мы не поедем в резиденцию на машине? — спросил я, повернувшись к Максу.
— Нет, — бросил тот, глядя в кресло перед собой.
Прошло несколько минут. За это время мотоциклы из кортежа оставили «фюрерваген» в гордом одиночестве и куда-то уехали. Я подождал ещё немного и только решил спросить: когда будет наш самолёт? — как в землю ударили широкие столбы яркого света. Они били откуда-то сверху. Что-то тихо гудящее и огромное, как кашалот, зависло над нами.
Я прижался щекой к стеклу, но ничего не увидел, кроме алмазного блеска косо падавших с неба снежинок. Я решил высунуться в окно и уже взялся за ручку стеклоподъёмника, как щелчок пистолетного затвора отвлек меня от этой идеи.
— На вашем месте я бы этого не делал.
Я повернулся. Воронёный ствол «парабеллума» подрагивал на уровне моих глаз.
— Сидите спокойно, вам это видеть не положено. Если дадите слово, я уберу пистолет, в противном случае… — оберфюрер изобразил губами звук выстрела и посмотрел мимо меня, словно уже видел на стеклах и потолке расплескавшиеся мозги.
Я кивнул, медленно убрал руку от двери, положил на колено и уставился в перетянутый резиновыми ремнями затылок шофёра. Что-то ударилось о крышу, я вздрогнул, инстинктивно поднял глаза к потолку, но тут же опустил, опасаясь реакции соседа.
Над головой что-то загудело, и «мерседес» плавно поплыл вверх. Я не удержался, скосил глаза к окну. За тёмным стеклом разматывающимся рулоном бумаги ползла белая скатерть аэродрома с серыми крестиками самолётов. Яркий свет делил её на две неравные зоны, и чем выше поднималась машина, тем шире становилась тёмная часть.
В серой темноте, за ограниченным холмами деревьев периметром, угадывались серебристо-чёрные пики леса. За ним извилистой лентой застыла скованная льдом река. По далёкому берегу, совсем уж на пределе видимости, ползла яркая звёздочка, за которой тянулся хвост из жёлтеньких точек. По-видимому, там шла железная дорога и по ней сейчас, пыхтя, катился локомотив.
Я недолго любовался окрестностями воздушной гавани. В окне показались круглые отверстия шпангоутов, и «фюрерваген» нырнул в красноватый полумрак. Через несколько секунд под ногами что-то с лязгом захлопнулось, я ощутил толчок и почувствовал, как колёса встали на твёрдую поверхность.
Равномерный гул извне усилился. Похоже, кто-то врубил невидимые двигатели на полную мощность, увозя нас в сторону австрийских Альп.
— Через час будем на месте, — объявил Шпеер и попросил водителя включить радио. В машину ворвался лающий голос Гитлера. Доклад об успехах Германии часто прерывался воплями толпы: «Хайль!» и громкими аплодисментами.
Речь длилась тридцать минут, а потом зазвучали военные марши с патриотическими песнями. Шофёр по знаку оберфюрера убавил громкость, и музыка тихо полилась в салон.
Я незаметно для себя задремал и проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо.
— Приехали, Отто, выходите из машины. Отто, да проснитесь же вы! Фюрер не любит ждать!
Спросонья я не сразу понял, что тут делает этот фашист. Потребовалось несколько секунд, прежде чем до меня дошло: где я и кто рядом со мной.
Шпеер снова упомянул о Гитлере. Я живо представил себе этого ублюдка, его знаменитые усы, зачёсанные налево жидкие волосы, водянистые глаза. А ведь мне придётся жать ему руку! Я невольно посмотрел на свою ладонь и подумал: а вдруг у меня кожа покроется волдырями? Помнится, в детстве мы пугали друг друга: не трогай жабу — бородавки появятся!
— Отто! — услышал я недовольный окрик и вышел из машины. Сверху раздалось сильное гудение. Я осторожно приподнял голову, увидел длинную сигару дирижабля с огромными винтами в широких кожухах по бокам продолговатой кабины.
Воздушное судно удалялось, ощупывая лучами прожекторов каждую складочку рельефа. Светлые пятна бежали по заснеженным холмам, скакали по черепичным крышам, пока не взобрались на высокую стену ограждения. Скользнув по грубо обтёсанным камням, они вырвали из темноты фигурки автоматчиков. Часовые неподвижно стояли, держа оружие наготове и зорко всматривались в расчищенные от леса подступы к резиденции. Преодолев преграду, пятна заскользили по склонам гор, ныряя в тёмные овраги и прыгая по вершинам елей.
Пройдя несколько шагов, мы остановились у входа в белое здание с двускатной крышей. Справа и слева к дому примыкали длинные пристройки. Из прикрытых шторами окон тёплый свет падал широкими прямоугольниками на придомовую площадку. Солдаты полка охраны так тщательно вычистили её от снега и льда, что я разглядел крупные плиты камня, которыми она была вымощена.
— Дальше вы пойдёте один, — сказал Шпеер и кивнул солдату с карабином за спиной.
Охранник отворил высокую дверь с витражами, и я оказался в отделанной карельской берёзой прихожей: квадратная люстра из стеклянных трубок, две деревянные скамейки вдоль стен, напольные часы в левом углу. Здесь я нос к носу столкнулся с Гитлером — сутулым человеком в светлом кителе, тёмных брюках и чёрных ботинках. Ростом чуть ниже среднего, коротконогий, с широкими бёдрами и относительно узкими плечами. Он мало походил на тот образ, что я видел на плакатах в Берлине. Там фюрер выглядел намного лучше. На самом деле низкий впалый лоб, длинный нос, щёточка усов над бледными, плотно сжатыми губами и маленькие глазки фиолетового оттенка производили неприятное впечатление.
— Хайль Гитлер! — вскинул я руку в приветствии, прищёлкнув каблуками.
— Добрый вечер, барон, — хозяин Бергхофа покосился на часы, на которых восседал бронзовый орёл с широко расправленными крыльями. Птица держала в когтях свастику в венке и как будто охраняла ход истории от любого, кто вздумает перевести стрелки в ту или иную сторону. — Вам повезло: ещё пять минут — и наш разговор состоялся бы в казематах Мюллера.
Я почтительно улыбнулся, передал возникшему рядом слуге шинель и фуражку.
— Мой фюрер, я приехал сюда сразу, как только оберфюрер Шпеер передал мне приказ.
Фюрер кивнул, сделал приглашающий жест и повёл меня по коридорам обширного дома.
Мы шли, бесшумно ступая по красным ковровым дорожкам. Хрустальные люстры освещали обшитые деревянными панелями стены. Жёлтые с красноватым оттенком, они словно светились изнутри, отдавая накопленную деревьями энергию солнца. Филенчатые двери казались выпиленными из цельных кусков янтаря, а все простенки занимали картины в золочёных рамах.
Я отметил профессиональный подход к выбору полотен и даже подумал, что здесь наверняка есть работы, принадлежащие кисти хозяина. В начале века Гитлер неплохо рисовал, зарабатывая на жизнь уличным художником в Вене.
