Статуя была изваянием коленопреклонённого мужчины, чьё мускулистое тело имело классические пропорции. Она нуждалась в завершении. У неё отсутствовало лицо, которому скульптор-каменщик, по всей видимости, намеревался придать сходство с каким-нибудь имперским героем. Статуя простояла в Храме больше года, но Палладис – по каким-то ведомым лишь ему причинам – решил оставить её безликой, хотя Роксанне никогда не удавалось избавиться от ощущения, что скульптура смотрит на неё глазами, которые просто ждут, когда их изваяют в камне.
В сравнении с покоями, в которых Роксанна провела своё отрочество, убранство Храма было грубым и безыскусным. И всё же, скорбящие статуи обладали очарованием, далеко превосходя в этом всё, в окружении чего она выросла. И, что делало их ещё более потрясающими, они все были сработаны одним человеком.
Палладис Новандио стоял около Майи, которая рыдала на коленях у ног Отсутствующего Ангела. Она баюкала недвижимого младенца, держа его у своей груди, как будто в надежде, что он возьмёт её вновь. Слёзы Майи падали на глаза ребёнка и скатывались с его холодных щёк. Палладис поднял взгляд и приветственно кивнул Роксанне, усаживающейся в боковой части нефа. Она находилась в двух шагах от сердца не признающего религию Империума, и всё-таки она была в храме. Эта мысль заставила её улыбнуться – как мало что другое с тех самых пор, как она, впав в немилость, вернулась на Терру.
Она подпрыгнула, когда её руки коснулся сутулый мужчина. Она не слышала, как он приблизился. Он встал рядом с ней, его лицо было подёрнуто опустошённостью утраты.
– Кого ты потеряла? – спросил он.
– Никого, – ответила она. – По крайней мере, в последнее время. А вы?
– Моего младшего сына, – сказал мужчина. – Там, у статуи, – это моя жена.
– Вы Эстабен?
Мужчина кивнул.
– Я так соболезную вашей потере, – сказала она.
Мужчина пожал плечами, как будто дело и гроша ломанного не стоило.
– Может, так оно и лучше.
Прежде чем Роксанна успела спросить Эстабена, что он имел ввиду, тот вручил ей сложенную пачку бумажных листов и направился к концу нефа. Он доковылял до Майи и легонько взял её за плечо. Та отрицательно замотала головой, но её муж нагнулся и что-то прошептал ей на ухо. Она опустила вниз своего мёртвого сына, и накал страданий в её причитаниях взлетел на новый уровень.
Эстабен повёл её прочь от статуи, и когда они проходили мимо, Роксанна склонила голову, якобы оставляя их наедине со скорбью, но втайне опасаясь, что их беда и злополучность могут оказаться заразными. Она подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как на скамью перед ней усаживается Палладис, и блёкло ему улыбнулась.
– Ты достала лекарство? – спросил он без предисловий.
Она кивнула:
– Да, хотя пришлось довольно долго расталкивать Антиоха – он был в отключке из-за кваша[24].
– Любитель подегустировать собственные товары, – покачал головой Палладис. – Идиотизм.
– Вот, – сказала Роксана, передавая тряпичный мешочек размером с её кулак. – Этого должно хватить для обоих детей.
Палладис взял лекарство и кивнул. Долгие годы работы с камнем рашпилем и резцом сделали его руки жёсткими и мозолистыми, а под их ногтями навечно залегла чёрная кайма. Это был мужчина средних лет с седеющими волосами, чьё лицо было обветренным, как склон утёса, потому что он провёл на открытом воздухе всю свою жизнь, высекая статуи, колонны и замысловатую отделку сводчатых арок и фронтонов.
– Майя будет тебе благодарна, – сказал Палладис. – Когда она закончит скорбеть.
– Платил ты, я всего лишь за ним сходила.
– Подвергая себя немалому риску, – отметил Палладис. – Проблем не было?
Она опустила голову, понимая, что должна рассказать ему о случившемся, но боясь его разочарования сильнее, чем любого выговора.
– Роксанна? – спросил он, не дождавшись ответа.
– Я нарвалась на людей Бабу Дхакала, – наконец произнесла она.
– Так, – сказал Палладис. – И что произошло?
– Они напали на меня. Я их убила.
– Как? – выдохнул он.
– А как ты думаешь?
Палладис успокаивающе поднял руку:
– Тебя кто-нибудь видел?
– Я не знаю... наверное, – ответила Роксанна. – Я не собиралась их убивать, не сперва, но они бы натешились со мной и перерезали бы мне горло.
– Я знаю, но ты должна быть осторожнее, – сказал Палладис. – Бабу свойственны страшные припадки ярости. Он выяснит, что случилось с его людьми, и придёт сюда – в этом можно не сомневаться.
– Я так сожалею, – сказала она. – У меня и в мыслях не было принести тебе неприятности. А это, похоже, единственное, что мне вообще удаётся.
Палладис сплёл пальцы своих больших, мозолистых рук с её пальчиками и неспешно улыбнулся.
– Роксанна, проблемы решают по одной за раз, – сказал он. – Оставим будущие заботы завтрашнему дню. Что до сегодня, то мы живы, и у нас есть лекарство, дающее двум детишкам шанс увидеть ещё один рассвет. И если проведённое здесь время чему-нибудь тебя научит, то пусть это будет тот факт, что мы со всех сторон окружены смертью во всех её бессчётных разновидностях, и она только и ждёт, как бы застать тебя врасплох. Употреби все свои силы, чтобы не подпускать её к себе. Почитай смерть во всех её ипостасях. Ублаготвори её, и ты на какое-то время избавишься от её изуверских ухаживаний.
Несмотря на то, что он говорил с пылом фанатика, глаза у него были добрыми. Роксанна мало что знала о его прошлом – только то, что он когда-то был членом Цеха и имел сюзереном военного каменщика Вадока Сингха. То, что Палладис кого-то потерял, было очевидным, но он никогда не распространялся о причинах, которые побудили его возвести Храм из пепла и руин Города Просителей.
Роксанна опустила голову. Она слишком хорошо знала ту лёгкость, с которой смерть может протянуть руку и полностью изменить ход жизни человека, пусть даже она и обойдёт его своим вниманием.
– Что тебе дал Эстабен? – спросил Палладис.
Она посмотрела на пачку с таким видом, словно увидела её в первый раз. Бумага была тонкой и выглядела так, будто напечатанное на ней было отнюдь не первой типографской краской, которую она знала.
– Как обычно, – ответила Роксанна, просматривая использованные по второму кругу листы и выхватывая случайные фразы. Она зачитывала их вслух:
– Император Человечества есть Свет и есть Путь, и все деяния его служат благу сынов и дщерей человеческих, кои суть его народ. Император есть Бог, и Бог есть Император, так речено в "Лектицио Дивинитатус", и прежде всего, Император будет защищать...[25]
