сейчас он, выслушав отчёт и инструкции Йегероса от гвардейцев, которые принесли ему нового пациента, смотрел на гостя едва ли не в восторгом. Невероятно, поразительно, великолепно! Новая форма жизни, да такая изящная, такая… компактная. Несмотря на свою комплекцию и физическую мощь, которой мог позавидовать любой работяга, главным увлечением Джула всегда была наука о живых организмах. Этот громила мог часами с восторгом наблюдать за пустынным скорпионом в банке, восхищаясь тем, как мудро его наградила природа механизмами для охоты и выживания. Владыка Йегерос, единственный, кому Джул из бесконечного уважения позволял над собой посмеиваться, нередко с улыбкой становился свидетелем тому, как здоровяк Джул вскармливает брошенного птенца пустынного сокола. А, между тем, за два года птенец вырос — и теперь ни на шаг не отходит от своего папы. В лаборатории для него приготовлена жёрдочка, но стоит Джулу выйти куда-то по своим делам — как сокол по кличке Хако тут же перелетал ему на рог, и так и путешествовал.
Впрочем, горе было тому, кто посмеет над этим засмеяться. Любовь к науке и живым организмам не отменяла недюжинной силы и чувства собственного достоинства. И нередко случалось так, что очередному весельчаку Джул ломал кости, а потом сам же его и лечил. Но ему всегда всё сходило с рук. Во-первых, здоровяк был добряком, каких поискать, и если уж кто-то и попадал в его лапы, то, как правило, огребал заслуженно. А, во-вторых, Джул исполнял обязанности врача, одного из нескольких врачей на целый город. И его медицинские способности в условиях тотальной нехватки ресурсов были поистине близки к гениальности. И вот теперь этот учёный видит перед собой новый вид, новую форму жизни. Неудивительно, что от этого Джул впадал чуть ли не в экстаз.
Разумеется, гвардейцы предупредили, что лекарь несёт полную ответственность за здоровье своего пациента. С одной стороны, у заслуженного целителя это вызвало недоумение и досаду: так было всегда, каждый, кто нуждался в медицинской помощи, от Джула её всегда получал, и если был хоть малейший шанс спасти чью-то жизнь, Джул никогда его не упускал. С другой стороны, если владыка Йегерос посчитал нужным лишний раз это подчеркнуть, значит, у этого странного существа очень высокий статус.
Начав осмотр и прикоснувшись к ладоням этого странного существа, Джул внезапно обнаружил, что ему невероятно приятно касаться этой кожи. Ни одна материя, даже плащи из шкур пуири, не были такими прохладными, такими приятными, как эта незнакомый, но такой замечательный кожный покров. Но в этот момент лекарь, поняв, что его занесло, заставил себя сконцентрироваться.
Послушав пульс, Джул пришёл к выводу, что у этого существа в бессознательном состоянии сердце бьётся невероятно медленно. Любой рано даже во сне имеет пульс не менее ста ударов сердца в минуту, а у этого хорошо если сорок было. Но, может, поэтому его тело такое прохладное? Он попытался было расстегнуть куртку, чтобы осмотреть его живот и заодно лучше пощупать пульс, но внезапно понял, что простейший замок не слушается его. Он дёргал молнию несколько раз — и она не поддавалась. При этом там ничего не застряло, не было никакого мусора или зажёванной ткани.
Лекарь даже растерялся. Никогда он не сталкивался с такой элементарной — и одновременно неразрешимой проблемой. На силу замок не реагировал никак, а давить ещё сильнее Джул не решался из опасения повредить эту, хотя и незнакомую, но, вне всякого сомнения, дорогую одежду.
— Ну, давай, дружок, — пробормотал про себя Джул, дёргая за собачку, — я просто хочу убедиться, что с твоим хозяином всё в порядке, давай же, не упрямься.
И — невероятно — после этих слов куртка послушно расстегнулась. Джул этому невероятно удивился. Нет, как и всякий рано, знакомый с тонкими материями, он знал, что у каждой вещи есть характер. И порой скальпель мог поранить хозяина, порой — бутылочка с важным образцом выпасть из рук, если работать без должной концентрации или в дурном настроении. Но чтобы вещь вот так явно проявляла характер… с таким он сталкивался впервые. Что ж, с другой стороны и здесь пригодилось доброе слово, которое, как известно, открывает любые замки любых дверей.
Щупая грудь и живот ящера, лекарь не уставал восхищаться этой прекрасной кожей. Он даже подумал про себя, не сбрасывает ли это существо кожу. Ведь, если оно состоит в родстве с пуири — то такое очень даже может быть. Неплохо было бы узнать об этом у гостя и, если будет такая возможность, зарезервировать её себе. Ну это чудо, самое настоящее чудо, произведение природного искусства. Из материала подобного качества можно будет сшить такие штаны, что ему до самого конца жизни хватит.
Уже куда проще сняв сапоги, он ощупал стопы ящера. Они были мягкими и упругими. Но при этом на почёсывание стопы коготком ящер никак не отреагировал, ступня даже не дёрнулась. Из чего Джул сделал вывод, что нервные окончания находятся или глубже в мясистой части, или вообще в другом месте тела.
Но, в общем и целом, Джул мог сделать вывод, что его подопечный чувствует себя превосходно. У него ничего не болело, не было никаких увечий. Не было никаких болезненных реакций или чего-то подобного… Он просто спал. Значит, осмотр можно было считать законченным. Судя по всему, единственное, в чём сейчас нуждалось это существо — в том, чтобы его не трогали.
Впрочем, была ещё одна вещь, которую неплохо было бы провернуть. Судя по отчёту, который предоставили гвардейцы — хоть и по государственной необходимости, но всё же это существо было изрядно напугано. И, когда он придёт в себя — не факт, что он не набросится на кого-нибудь. Значит, стоило приянть меры.
Из стола, над которым спал сокол Хако, Джул достал шерстяной мешочек, в котором лежали шесть особых резиновых напалечников. Это был бесценный инструмент, доставшийся ему от деда и в целом хранившийся в его роду уже восьмое поколение. Эти напалечники позволяли контролировать психическое и эмоциональное состояние пациентов. Конечно, были свои нюансы и ограничения в использовании, но, если в общем и целом, то пара минут работы с мозгом в этих напалечниках из самоубийцы, уже готового повиснуть в петле, он мог сделать ответственного гражданина, который до конца жизни посвятит себя служению обществу.
