Доставив полотно в кормовой отсек, он остановился. Долго глядел на «Человека с перчаткой», но под конец уже не видел ничего, кроме того, что у него самого кончики пальцев не искусаны до крови.
Взяв дрожащую девушку за руку, Геррон втолкнул ее в утлое суденышко. Она сжалась там в клубочек, оцепенев от ужаса. Даже не хорошенькая. Непонятно, что Ханус в ней нашел.
— Там хватит места лишь на одного, — сказал Геррон, а девушка отпрянула, ощерив зубы, будто боялась, что он сейчас начнет выволакивать ее обратно. — Когда я закрою люк, нажмите вон ту кнопку, это старт. Ясно?
Это она поняла тотчас же. Художник с натугой закрыл оба люка и подождал. Всего секунды через три послышался скрежет — наверное, означавший, что шлюпка отчалила.
Поблизости имелось крохотное смотровое окно. Сунув в него голову, Геррон увидел кружение звезд за черной метелью туманности. Через некоторое время показался берсеркер, кружащийся вместе со звездами, — черный, округлый, размерами превосходящий любую гору. Судя по всему, крохотное суденышко, ускользнувшее прочь, осталось незамеченным. Катер агрессора все еще держался рядом с «Франсом», но роботы не показывались.
Глядя «Человеку с перчаткой» в глаза, Геррон снова повез его вперед, чтобы поставить рядом с мольбертом. Теперь сумятица линий на работе самого Геррона стала просто омерзительной, но он заставил себя взяться за кисть.
Он даже не успел приступить к работе, когда человекообразный автомат вернулся к нему; грохот и визг металла смолкли. Аккуратно вытерев кисть, художник отложил ее и кивнул на портрет берсеркера.
— Когда уничтожишь все остальное, сохрани это полотно. Отвези его к тем, кто тебя построил, они это заслужили.
— Почему ты думаешь, что я уничтожу картины? — проскрипел в ответ машинный голос. — Даже если это попытки восхваления жизни, сами по себе они — мертвые предметы, и потому хороши сами по себе.
Внезапно Геррон ощутил такой страх и изнеможение, что даже не смог говорить. Тупо уставившись в объективы робота, он заметил в них крохотные искорки, пульсирующие в такт с его собственным сердцем и дыханием, будто индикаторы детектора лжи.
— Твой ум раздвоен, — проговорил автомат. — Но своей большей частью он вознес хвалу мне. Я отремонтировал твой корабль и установил курс. Теперь я отпускаю тебя, чтобы другие живые единицы могли научиться от тебя восхвалять то, что хорошо.
Онемевший Геррон так и стоял, глядя перед собой, когда металлические ноги протопали мимо, и скрежет металла послышался в последний раз.
Лишь спустя какое-то время до сознания Геррона дошло, что он жив и на свободе.
Поначалу он шарахался от мертвых, но однажды притронувшись к ним, вскоре преодолел брезгливость и уложил останки в холодильник. Особых оснований считать их Верующими не было, но он все-таки отыскал книгу, чтобы прочесть над ними исламские, духовнические, христианские и иудейские заупокойные службы.
Потом нашел на палубе неповрежденный пистолет и обошел все закутки на корабле, внезапно проникнувшись диким предположением, что какой-нибудь робот мог остаться на борту. Дошел до самой кормы, задержавшись лишь затем, чтобы сорвать скверну с мольберта. На корме остановился, устремив взор в ту сторону, где предположительно остался берсеркер.
— Будь ты проклят, я способен измениться! — прокричал он в кормовую переборку. Голос его сорвался: — Я снова смогу писать. Я тебе покажу... я могу измениться. Я живой.
Разные люди находят разные способы воздать хвалу жизни, провозгласить ее олицетворением добра.
Даже я, по природе своей не способный сражаться или уничтожать, могу на интеллектуальном уровне понять: в войне против смерти ценность жизни подтверждается именно сражениями и уничтожением врага.
В такой войне ни одного живого воина не терзает жалость к врагу; по крайней мере, от этой извращенной боли не страдает никто.
Но в любой войне живительное действие пацифизма сказывается не на враге, а на пацифисте.
Я коснулся миролюбивого разума, очень жаждавшего жить...
Проглотив таблетку обезболивающего, Карр заворочался в противоперегрузочном кресле, пытаясь найти менее неудобное положение. Потом настроил передатчик и проговорил:
— Я пришел с миром. Я безоружен. Я прибыл поговорить с тобой.
И замер в ожидании. В рубке этого одноместного корабля воцарилась тишина. Судя по радару, корабль-берсеркер еще во многих световых секундах впереди. Пока что он не отозвался ни словом, но наверняка слышал обращенные к нему слова.
За спиной Карра осталась звезда класса Солнца, которую Карр привык называть солнцем — с маленькой буквы, и его родная планета, заселенная земными колонистами всего век назад, этакий уединенный поселок на краю Галактики. До сих пор война докатывалась сюда лишь эхом ужаса в сводках новостей. И когда пришла весть, что берсеркеры группируются в окрестностях Солнечной системы, единственный настоящий военный крейсер колонии улетел, чтобы присоединиться к флоту Карлсена, обороняющему Землю. Но теперь враг пришел и сюда. Народ планеты Карра с лихорадочной поспешностью взялся за постройку еще двух боевых кораблей, однако колония невелика и небогата природными ресурсами. Даже будь корабли готовы ко времени, им нечего и думать тягаться с берсеркером.
Когда Карр пришел со своим планом к руководителям планеты, они решили, что он выжил из ума. Отправиться говорить о мире и любви?! Спорить с берсеркером?! Самого отъявленного из преступников еще можно надеяться обратить на путь добра и милосердия, ибо он все-таки человек, но какие увещевания могут изменить программу машины, если предназначение встроено в нее на фундаментальном уровне?
— Но почему бы не поговорить о мире? — стоял на своем Карр. — У вас есть какой-нибудь план получше? Я хочу идти. Мне терять нечего.
Они поглядели на него через пропасть, отделяющую здоровых стратегов от умирающего, понимая, что его план не сработает, но не могли придумать ничего более действенного. До завершения строительства кораблей как минимум десять дней. Одноместным невооруженным кораблем можно и пожертвовать. Будь он вооружен, он бы только раздразнил берсеркера. В конце концов они позволили Карру взяться за эту миссию, понадеявшись, что его аргументы могут отсрочить неминуемое нападение.
Когда Карр приблизился к берсеркеру на миллион миль, тот прервал свой неспешный полет, будто поджидая его, и лег в дрейф на той же орбите, что и лишенный атмосферы астероид, но в нескольких днях пути от него.
