— Я же говорю, — законная добыча! Нашего маленького сынульника. Шалунишки.
— Перестань кривляться! Скажи нормально, откуда это ружье??
Оба- на. Ну вот нафига это устраивать-то? Поднявшееся было настроение у меня в предчувствии очередной семейной разборки стало стремительно понижаться. Не, любят предки пособачиться. Хлебом не корми. Вечер обещал перестать быть томным. Вернее, ночь. Вот что она приперлась?? Я рассчитывал с батей еще поговорить об этом деле, — все же… Все же это у меня первый раз. Отомстил за Устоса, убил врага. Как у охотника застрелить своего первого медведя, как первый раз трахнуться. Те, на козырьке подъезда, — это не то, это не считается…
Батя как будто читал мои мысли.
— Во-первых, это не ружье, а обрез ружья. Ты все же дочка военного, должна бы знать разницу. Во-вторых, этот обрез, — законная добыча нашего сына. Как у племен охотников в Африке — прошел инициацию, стал мужчиной!
— Что значит «законная добыча?» Какая «инициация», что ты несешь??
— Это значит, что наш сын, Сергей, или, в новом мире Крыс Серый Первый, — он опять улыбнулся, и тени от свечей метнулись по его лицу, — Сегодня встретил того гоблина, что убил Устоса. Встретил, выследил. И убил. Отомстил за Устоса, я уж и не говорю за тех двоих стариков, что они запинали до этого.
У мамы, видать, ослабли ноги, — она боком подвинулась в сторону и, нашарив табурет, села на него напротив нас.
— Так что сегодня, можно сказать, большой день. Вернее, ночь. Ночь инициации. Как в древнем мире, когда мальчик становился мужчиной. Сегодня Крыс убил своего первого врага. И я не вижу повода за это не выпить. Шампанского. Крыс, — хочешь шампанского??
Я помотал головой, да и батя не сделал ни малейшей попытки встать и пойти за шампанским. Хотя у нас, у бати — было, я знаю.
— Что ты говоришь?… Сергей… Убил человека? И ты так спокойно об этом…
Батя встал, держа обрез за стволы. Сказал очень жестко, без тени иронии:
— Да. Убил. Только не человека, а поганого шакала. И я горжусь им за это. Даст бог, не последнего. А тебе лучше не соваться не в свое дело. Все одно ты в этом ничего не смыслишь.
— Ты опять пытаешься меня оскорбить?…
— Нет, констатирую факт. Ты ничего не смыслишь в новом мире, и тебе лучше бы не встревать в мужской разговор. Чем раньше ты вникнешь в новые реалии, тем лучше будет для нас всех, а для тебя — в особенности.
— Ты угрожаешь мне??
— Бл…!! — вдруг рявкнул батя, — Ну какого хера ты вновь пытаешься все свести к этому бабскому жонглированию словами, к этим поединкам на булавках?? Я всегда считал тебя умной женщиной, но последнее время ты усиленно разрушаешь это впечатление! Если ты не хочешь вдумываться в суть сказанного, а улавливаешь только форму подачи, — то вот тебе: закрой рот, и иди спать! Мы — мужчины, и будем решать свои дела; дела своей стаи, если хочешь, — сами.
Мама сидела вся бледная, нервно стискивая руки. Мне стало ее жаль. Но, действительно, ей не стоило лезть в наши дела. Мир, и правда, сильно изменился. Ей нечего было дать мне в этом мире. Уж точно «позитивное мышление» тут не рулит.
— Пошли спать, Крыс. Поговорим завтра. Кстати… — батя вновь покрутил в руках обрез, — У меня есть на счет этой штуки некоторые мысли…
— Это — мой! — ревниво заметил я, поднимаясь.
— Да твой, твой… Но есть один вариант… Завтра обговорим, — вместе с Толиком и с Белкой.
Лена дернулась, как от пощечины. По сути, это и была пощечина — моральная. Ее не удостаивали участия в решении важных вопросов.
Все же жалко ее. Но просто удивительно, насколько она всегда умеет выбрать самое неподходящее время для разборок, и занять самую слабую позицию… В прочитанных мной в последнее время старых книгах женщины владели каким-то «женским чутьем», «женской интуицией», как-то чисто «по-женски» влияли на своих мужчин… Толстой, Дюма, Мопассан, Бальзак… Или врали все старые авторы, или за прошедшее время женщины так разительно изменились. Свои «запросы» реализуют кувалдой. Надо будет подумать об этом в свободное время. Сейчас же я просто дико хотел уже спать.
* * *
На следующее утро Олег вместо завтрака застал Лену, сидящую за кухонным столом и делающую себе маникюр. Вокруг лежали пилочки, щипчики, всевозможные никелированные лопаточки. Стояла ванночка с горячей водой, в которой она распаривала ногти. Держа одну руку в парящей ванночке, другой рукой она мерно помахивала в воздухе, суша только что наложенный ярко-красный лак.
Собственно, он сразу все понял; но спросил для порядка:
— Что завтрак?
— А я тебе не раба! Сам себе готовь свой завтрак!
Олег искоса взглянул на нее, и, подставив табурет, полез на антресоли. Достал несколько банок консервированной фасоли. Зажег газовую переносную плитку, поставил на нее чайник.
— А где Люда?
— У себя. Я сказала ей, что сегодня завтрак готовить не будем.
Олег молча снял с плитки закипевший чайник и стал заваривать чебе чай. Открыл фасоль, достал галеты.
Она искоса следила за ним. Его молчание выводило ее из себя. Когда он стал есть, она не выдержала:
— Мне так ты запрещал газовой плиткой пользоваться!.. Я должна на балконе эту вонь глотать!..
Олег, не отвечая, поглощал фасоль с галетой, запивая крепким чаем.
— Пусть Элеонора вам готовит, раз она у вас «в стае»! Или как ее там сейчас? Белка? Вот пусть Белка и готовит!
Олег доел всю фасоль из банки, смял ее, и бросил в мусорный пакет.
Встал. У Лены загорелись уши, наклонившись над столом, она усиленно и сосредоточенно наносила лак на ногти другой руки, но получалось криво, потому что предательски дрожали руки.
— Я как раба!.. На вас на всех — готовлю, готовлю! Руки все болят от этой холодной воды и жира на посуде! Но больше этого не будет! Хватит!.. — на лице ее было написано упрямое и гордое выражение.
Олег прошелся по кухне. Остановился. Постоял, выжидая; покачиваясь с пятки на носок. Дома уже давно перестали разуваться, и полы не мыли, а только подметали, да на входе в квартиру лежала влажная тряпка для вытирания обуви.
Наконец решился.
— Вот что. Если это твое окончательное решение — то так тому и быть. Тебя отсюда, конечно, никто не гонит. Ты хотела самостоятельности, хотела жить одна в этой квартире? — Она твоя. Я дарю ее тебе. Сегодня вечером я «перееду» в любую другую и здесь появляться не буду вообще…
У нее появилось на лице испуганное выражение и она мазнула лаком мимо ногтя, по пальцу. Взяла трясущимися руками ватку, смочила жидкостью для снятия лака, стала оттирать палец.
— Ты можешь жить здесь и питаться из общих запасов. Нам готовить будет Люда, Володя ей поможет. Потом я найду женщину, которая заменит тебя на кухне и по хозяйству.
