- Почему? Почему я здесь?
Тишина не отвечает.
Она не может ответить, но здесь что-то есть…да-да…есть
Что-то бесконечное страшное есть в этом месте, во всей земле Киммера.
На песке, впитавшем кровь древних войн, на камнях с таинственными знамениями, даже в каком-то странном воздухе…
И здесь как будто бы ожили сами стены и запыленная статуя чудовища, Гхорх ощущал это.
Здесь ожили старые воспоминания, мысли… литания…
Он ощущал бесконечный психический поток мощной энергии, мертвой, усталой и такой бесконечной, словно это был сам Космос.
Гхорх поправив почерневший плащ, опустился на колено.
Мельком он взглянул на страшные знаки, усеявшие пол кельи.
Некоторые были выполнены в форме глаза, другие - дланей сжимающей меч…
Страшно заболели глаза… его глаза… безумие… он ощущал их.
Потом изображения слились воедино, замелькали страшным калейдоскопом… оставляя неясные очертания.
Резким движением он сорвал с пояса небольшой мешочек, щедрой щепотью разбросал вокруг странные бесцветные кристаллы.
Еще одно странное свечение озарило комнату, серая пентаграмма, словно духовный щит, окружила колдуна.
Знаки на полу на секунду угасли, но через секунду вспыхнули новым теперь бурым светом.
-Я знаю, что ты придешь… - пробормотал Гхорх, он покосился на пентаграмму и тихо зашептал странные темные заклинания…
Изменения коснуться этих мест, и станет земля морем, а море - землей…
Боль пришла не сразу, веером она пронеслась по всему телу, заставив колдуна злобно выругаться, он стал сопротивляться, шепча древние молитвы, которые заучил, которые как будто знал с рождения Легиона.
Второй импульс боли был страшнее, он проник в его сознание, терзая больной мозг.
Но и на этот раз Гхорх подавил боль, призывая свое божество.
Мягко зашелестело по келье: - Тзинч, Тзин-н-нч…
Стало немного легче, словно он вздохнул глоток чистого воздуха.
Медленным движением колдун открепил от пояса небольшой серый сверток и положил на пол, потом мягко, насколько это позволяют латные перчатки, развернул его.
Это был полуистлевший пергамент, на котором были набросаны корявые, словно написанные ребенком рисунки.
Странные указующие знаки обрамляли рисунки, как будто указывая очередность прочтения.
Внизу документа располагалась необычная ромбовидная печать.
- Даже ты, Ахриман, мог бы мне сейчас позавидовать… - улыбнулся Гхорх и тихо меланхолично произнес. - Глаз, не мигая, смотрит во тьму.
Секунда, и в руке замелькал призрачный голубоватый огонек, который осветил на секунду все пространство кельи.
Пламя торжествующе забилось в экстазе, изгоняя мрак.
Гхорх вздрогнул, на секунду ему показалось, что за ним наблюдают.
Странный мерзкий холодок пронзил все естество колдуна.
Но он продолжил…
- Тьма, расступаясь, зовет… Его тень.
Колдун не заметил, что чудовищная статуя приобрела еще более ужасающие черты.
Вытянутая морда хищно осветилась, в маленьких глазках заиграли маслянистые тени.
Показалось что существо усмехаясь смотрит на глупого маленького человека.
Колдун даже не взглянул на изваяние, он был занят своим таинственным ритуалом, осторожно поднес пламя к пергаменту и довольно усмехнулся.
- Дорогу осилит идущий! Славься, Изменяющий Пути! Славься…
- Тзинч, Бог Единый и Властвующий!- словно ответила келья.
-Siknaalus Opus dectis ctar, -прошептал Гхорх. - Освящаю это место твоим знамением Господи! Твоей бесконечной тенью, вечными переменами, взываю к тебе.
Ему откликнулись серые тени, на секунду выступившие из мрака.
- Тзинч! Славь Его!
Пламя в руке колдуна приобрело красноватый оттенок.
- Укажи кто он, Владыка? - прошептал Гхорх.
- Славь Его, слуга, славь.
- Алио, Астио, Кветус.
Гхорх взглянул на сверток, где миллионами огней отразились странные угловатые сражающие фигурки.
-Ugiod Tempess Ull, - продолжил тихо колдун. - Здесь нет места сопротивлению. --Есть лишь искушение тобой, есть тишина и нетленные изменения. Назови Его Имя?
-Славь его слуга!!! Славь.
Древний язык опять пронзил пространство.
- Darrad…Siea…Alia …Имя…- Гхорх запнулся. - Божественный…
Фигурки увеличились в размерах. Послышался дикий визг и рев, словно разорвалось пространство, уничтожив миллионы лет забвения, обнажив древнюю войну.
Чудовища сражались.
- КАТАХАРТИС! - ревели отвратительные существа, бросаясь в атаку.
Гхорх вгляделся в их изображения и заскрипел зубами от негодования и дикой боли.
Нелегко давался этот ритуал, страшные древние знаки на полу сопротивлялись его волшебству.
- Illirio, Santakkio, Saffal- Tzinch, - прошептал колдун
Огонек изменился на бледновато-белый, и в воздухе тихо запели голоса.
- Тзинч, Тзинч, Тзинч… - щебетали тени, кружась в бессмысленном танце. - Тзии…
Но шепот пропал, как пропадает тишина при раскатах грома
- КАТАХАРТИС! - заревели сражающиеся твари.
-Ist Ledo, Is keal, Is Faarel…
-Тзинч, Тзинч, Тзинч…
Сражающие фигурки были уже настолько большими, что Гхорху удавалось рассмотреть даже глаза страшных противников.
- КАТАХАРТИС!
- Rali, nama ,Stakio…о нет это не может быть он…нет, только не он, - пробормотал колдун.
- Тзинч, Тзинч…- плясали тени, но их движения замедлялись, они медленно пропадали перед этим страшным ревом.
Сознание Гхорха наполнилось такой дикой какофонией, что ему казалось, словно еще секунда и взорвется голова.
Дикий болезненный импульс пронзил Гхорха, и его противный хрип стал финалом ритуала.
- КАТАХАРТИС!
Казалось, обрушилась тишина, она была подобно гигантскому прессу, придавив все звуки вокруг.
Боль начала пропадать, но и фигурки сражающихся существ побледнели.
Его созерцание нарушил тихий шепот.
Гхорх вздрогнул и обернулся, в руке еще мелькал слабый огонек, дар его Бога, и в его слабых отблесках, он узрел, кто взвывал к нему.
Тень страшного многорукого создания.
Одного из многих.
- Все прах и пепел, колдун… ибо я пришел на ИМЯ, - голос наполнил его сознание переливающимся смехом.
3.Огромное чудовище с красноватыми кожистыми крыльями, окруженный своими верными последователями, “цепными псами”, терминаторами Хаоса во главе с Ясвепом, раздраженно бросило взгляд на своего союзника, расположившегося напротив.
Ему ответил взор, полный презрения, даже чуть насмешливый.
Но за этим взглядом Апостол заметил еле скрытую ярость и ненависть.
По крайней мере, он может сдерживать свой гнев, - подумал Апостол, - в отличие от своих соратников, даже скорее подчиненных или более правдиво и уничижительно просто… рабов!
