– Да она мне нужна? Я же ничего ей не сделал, я же без всякой задней мысли, можно сказать, со всей душой. У меня вон, подруга бегает, – Густав показал на светловолосую пленницу.
– Вот и отлично, а ну, пожали друг другу руки! Вот так! Сата, иди за мной.
Отойдя чуть в сторону, Робин расстелил плащ, усадил девушку, присел рядом. Та смотрела испуганно, опасаясь наказания. Улыбнувшись, он поспешил её успокоить:
– Всё хорошо. Ты совсем ни в чём не виновата. Хорошо. Поняла?
Сата кивнула головой.
– Вот и отлично. Кстати, что такое саотюн? Са-о-тюн. Поняла?
Глаза девушки испуганно вспыхнули, налились страхом. Она стыдливо обернулась на суетящихся неподалёку людей, глянула на Робина с отчаянной обидой, поднялась, начала снимать платье.
– Да что за день!!! – воскликнул тот, вскакивая.
Схватив Сату за руки, он попытался её успокоить:
– Всё! Хватит! Я просто хотел узнать. Я всё понял. Да что ж ты так меня боишься! Я же тебя пальцем не трогал, не обижал! Ты забыла, как меня спасала? Разве я обижу тебя, глупая. Эх, жаль, ты мало понимаешь наш язык!
– Я понимать, – девушка виновато улыбнулась, смущённо потупилась.
– Ладно, прости мне моё дурное любопытство. Присядь. Слушай, я знаю, что понимаешь ты больше, чем можешь сказать, так что мои слова тебе в основном ясны. Мне очень интересно, что мы сегодня повстречали. Кто это был?
– Цохван.
– Это слово произносила старая женщина в твоём селении, когда тебя отдавала мне. Что это значит?
– Ты цохван.
– Ничего не пойму. На эту тварь я совершенно не похож. Не мог же я за эти дни так измениться!
Девушка нахмурила личико, попыталась объяснить.
– Ты не ходить живой лес без страх. Нур тебя делать стоять, смотреть, ты быть другой, не лес без страх. Ты прийти не знаю. Ты рождаться не звезда. Ты цохван!
– Но это было совсем другое существо. Почему оно взорвалось после ранения?
Бросив на Робина снисходительный взгляд, Сата пояснила:
– Все знать, цохван не трогать. Его уметь трогать только нур. Он делать это хорошо.
– Кто такой нур?
– Ты говорить циклоп.
– Понятно. А скажи вот что, Ахмед цохван?
– Да.
– Но ты же видела, он был ранен, но не взорвался. Почему?
– Он другой цохван, я не знать. Я не атон, не имин, я дэйко. Я мало знать.
– Что такое дэйко?
– Это плохо. Мне нет никогда к атону, мне не петь имин. Мне могут хотеть заставлять умирать.
В глазах девушки показались слёзы. Сердце Робина дрогнуло, он обнял малышку, успокаивающе погладил по спине.
– Я мало что понял из твоих слов, но догадался: дэйко быть не очень весело. Успокойся, здесь ты не дэйко, никто тебя не обидит. Я поговорю с Густавом, он будет обходить тебя десятой дорогой.
Робин выходил из реки, где мылся в стороне от лагеря, и замер. На берегу возле его одежды, поджав к груди ноги, сидела Елена.
– Эй, красавица, ты бы отвернулась, что ли.
– А зачем? Я хочу на тебя посмотреть.
Пожав плечами, Робин с напускным безразличием выбрался на сушу, поспешно отряхнул воду, стал натягивать одежду на влажное тело, мысленно проклиная бесстыжую нимфоманку. Её насмешливый взгляд не покидал его ни на мгновение.
– Ну, и как впечатление? – одевшись, спросил он.
– У тебя очень красивое тело. Мне понравилось. Не хочешь взглянуть на моё?
– Спасибо, как-нибудь в другой раз.
– Ну надо же, чем же я хуже твоей Саты? Неужели эта зелёная девчонка умеет что-то особенное, чего не умею я? Может, просветишь?
– Между нами ничего не было, это знают все, тут ничего не скроешь.
– Обманывать нехорошо. Вы только что так мило обнимались, прямо как голубки, приятно было смотреть.
Посмотрев на Елену с сожалением, Робин спокойно констатировал:
– Ты воспринимаешь весь мир через призму своей испорченности. Учти, она иногда здорово искажает картину.
– Так тебе не нравятся испорченные женщины?
– Честно говоря – нет. Так что извини, пойду я.
– Смотри, когда передумаешь, может быть поздно.
– Как-нибудь переживу.
Робин поднял оружие и не спеша направился к лагерю. Девушка смотрела ему вслед, в глазах угасла насмешка, сменившись обиженно-растерянным выражением. Слепым, рефлекторным движением она зачерпнула горсть крупного песка, сжала в руке, палец что-то укололо. Очнувшись, она со злобой швырнула содержимое ладони в воду и, встав, пошла на свет костра.
– Великий, мы нашли место, где цохваны провели ночь... – Голос охотника был почтителен, но сам он не терял достоинство.
– Как твоё имя? – спросил Зардрак.
– Меня называют Тукс Длинный Лук.
– Тукс, что ты видел в том месте?
– Цохваны нарвали много веток, сложили их в кучи и спали на них. Они жгли очень большой костёр, когда я отыскал это место, угли ещё не остыли. Вокруг были обгрызенные кости разных птиц и нагусов. В кустах я нашёл кучи кала, и там были странные вещи.
Охотник протянул жрецу что-то похожее на смятую тряпку. Странный материал был почти невесом и шелестел при сгибании. Зардрак понюхал находку, брезгливо скривился от явного запаха дерьма.
– Куда ушли цохваны?
– Великий, они отправились в сторону Большого озера. Я не пошёл за ними, мне не было приказано выследить их.
– Тукс, имины нашли это в голове убитого нура. Ты знаешь, что это такое?
Охотник повертел увесистый продолговатый медный конус, внимательно рассмотрел со всех сторон, подбросил в ладони.
– Великий, я видел страшные раны в головах священных нуров. Они будто бы нанесены стрелами, хотя только проклятый цохван сможет пронзить могучую голову лесного стража. Но это непохоже на оставленный наконечник, такую вещь трудно прикрепить к древку. И медь здесь только сверху, внутри что-то другое, оно тяжелее сотума или меркита. Я не знаю, что это такое.
Зардрак задумчиво покачал головой. Слова Тукса подтверждали его выводы. Обернувшись, он в очередной раз окинул взглядом место кровавой битвы. Десятки поселян стаскивали тела к возводимой пирамиде погребального костра, на многих лицах застыл страх: большинство ни разу не видело такого количества трупов, а уж мёртвые нуры могли напугать любого крестьянина.
– Тукс, ты сам вызвался идти по следу, оставил других охотников. Почему?
– Великий, я один из лучших следопытов Вертины. В лесу от меня не спрячется даже блас. Как ни страшны цохваны, я всегда увижу их раньше и не дам заметить себя. Другие охотники не столь искусны и могли бы меня выдать своим шумом.
– Я вижу, тебя не пугает это ужасное место. Ты уже воевал?
