– Да-да-да, – усмехнулся аналитик Влад Борисов. – Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна и бесконечно существует. Помним, читали. И даже конспектировали.
– Где? – спросил Велга.
– Как это? – удивился Борисов. – У Ленина, конечно. Работа называется «Материализм и эмпириокритицизм». Уж ты-то, Саша, должен бы помнить.
– Откуда? В школе мы это не проходили. А в пехотном училище в основном на «Краткий курс истории ВКП(б)» налегали. Там всё есть.
– А, ну да, – сказал Борисов. – Я и забыл.
– Ни фига себе, – сказал Валерка. – Это я что, мысль Ленина подумал?
– Почти, – кивнул Борисов. – Но не радуйся особенно.
– Почему?
– Дедушка плохо кончил, если ты помнишь.
– Как и Платон, кстати, – вставил Шнайдер.
– С чего это? – удивился Хейниц.
– Ну как, его же заставили выпить яд!
– Это был Сократ, – возразил бывший берлинский студент. – Его учитель. Учитель Платона, я имею в виду.
– Вот видишь! – воскликнул Курт. – Философия до добра не доводит.
– Я мир менять не собираюсь, – гордо заявил Валерка. – Разве что так, подправить чуток…
За разговорами, учёбой, тренировками, вахтами, обсуждениями планов на будущее (вернуть Пирамиду, наказать сварогов, внедрить непробиваемую систему охраны, разработать юридическую и правовую систему сдержек и противовесов для всеобщего управления Пирамидой и т. п.), едой и сном проходили дни и ночи. Время на корабле было земное, и настал день, когда «Маленький бродяга» вынырнул из гиперпространства, и на обзорном экране снова во всём великолепии засияли звезды Млечного Пути.
– Ура! – вскричал по данному поводу Валерка. – Здравствуй, галактика, мы вернулись!
– Наконец-то, – сказал Майер. – Всякий раз не по себе. Иногда мне кажется, что гиперпространство – это такая разновидность загробного мира. Конкретно – чистилища.
– Чистилища не существует, – авторитетно заявил Вешняк.
– Ну конечно! – фыркнул Руди.
– Руди, – сказал Валерка. – Ты помнишь, мы умирали. И где там было чистилище? Лично я вообще ничего не видел. Свет погас, свет включился. Всё.
– А я что-то помню, – заявил Сергей Вешняк.
– И что же ты помнишь?
– Помню, что там было хорошо. Тепло и спокойно. Как в детстве зимой на печке. Мамка даст молока, кусок хлеба… Залезешь на печь, согреешься и смотришь, как за окном снег падает…
– Эх, – вздохнул Влад Борисов. – Где та зима и та печка? Не вернуть.
– А надо? – спросил Дитц.
– Не знаю, – ответил аналитик. – Иногда хочется.
Через две недели хода на ядерной тяге Лекта приблизилась настолько, что стала до боли похожей на Землю. Разве что очертания материков, океанов и морей другие. Но это не столь важно, когда знаешь, что где-то там, на Среднем материке, живут такие же люди. Ну, почти такие же (подумаешь, ростом поменьше, два сердца вместо одного и паровую машину пока не придумали!). Зато полны благодарности за недавнюю помощь и примут, как родных. Во всяком случае, можно этого ожидать. Главное теперь сесть удачно, поближе к славному граду Брашену, где держит свой стол вершинный князь рашей Дравен Твёрдый, дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни.
– Радиомаяк, который мы оставляли, не работает, – сообщил Карл Хейниц.
– Я даже догадываюсь почему, – сказал Велга.
– Сломался? – предположил Шнайдер.
– Вряд ли, – сказал Хельмут. – Там нечему ломаться, всё просто и надёжно. Это из-за каравос Раво. Если они ещё где-то поблизости, могут возникнуть проблемы.
Как в воду смотрел.
«Маленький бродяга» заканчивал четвёртый виток вокруг планеты. Сканеры корабля пытались нащупать Брашен, чему мешала плотная облачность, а бортовой компьютер, к которому с недавних пор накрепко прикипело имя Платон, ждал точных координат города, чтобы рассчитать посадку (к сожалению, в его памяти местоположение Брашена отсутствовало).
Здоровенная дура, размером с имперский линкор сварогов, но совершенно других обводов, показалась на экранах как раз в тот момент, когда Брашен был обнаружен. Судя по траектории, подошла она со стороны естественного спутника Лекты – Вульны (размером поменьше земной Луны, но расположенной ближе) и теперь активно догоняла «Маленького бродягу» по чуть более высокой орбите. Как раз была вахта Оли Ефремовой.
– Внимание! – сообщила она всем, собравшимся в рубке. – Объект ведёт передачу лазером. Запускаю дешифровку.
– Лазером? – переспросил Шнайдер. – А что не по радио?
– В лазерный импульс больше информации влазит, – коротко пояснил изрядно поднаторевший в науках и технологиях Хейниц. – И помехам он не так подвержен.
– А ну как он этим же лазером по нам шарахнет?
– Этим же вряд ли. Если и шарахнет, то другим.
– Будем надеяться, что у них мирные намерения, – сказала Оля.
– Как говорят у нас в Саксонии, кто охотится за надеждой, тот ловит туман, – сообщил Дитц.
– У нас в Гамбурге тоже так говорят, – заметил Майер.
– За что я вас люблю, так это за оптимизм, – ухмыльнулся Велга.
– Есть расшифровка! – воскликнула Ольга. – Запускаю голосовое сообщение.
За то время, что «Маленький бродяга» провёл в сером «нигде» гиперпространства, а затем две недели пересекал на фотонной тяге планетную систему жёлтого карлика, вокруг которого на позиции номер четыре вращалась Лекта, Оля, Карл и другие весьма преуспели в обучении бортового компьютера разным штучкам (больше всех старался Курт Шнайдер). В результате чего он не только получил имя Платон и стал на него отзываться, но и приобрёл соответствующий голос. То есть соответствующий примерным представлениям людей о том, какой голос мог бы быть у Платона настоящего. А именно: низкий и хрипловатый, в котором временами отчего-то прорезывались ворчливые и даже сварливые интонации.
– Внимание, неизвестный космолёт! – прокатился по рубке голос Платона. – Говорит флагман передовой эскадры каравос Раво! Немедленно покиньте орбиту и уходите к естественному спутнику планеты. Там ждите новых сообщений и наших послов. Данная планета и всё её население находятся под защитой, контролем и опекой каравос Раво и может быть посещена только с нашего разрешения. Повторяю. Немедленно покиньте орбиту и уходите к естественному спутнику планеты. В случае неподчинения и попытки сесть на планету будем вынуждены открыть огонь. Время на принятие решения – одна сороковая часть местных суток.
После двухсекундной паузы всё сообщение повторилось сначала слово в слово.
– Одна сороковая часть – это примерно тридцать пять минут, – быстро подсчитав в уме, сообщил Карл Хейниц.
– И пять из них уже прошли, – добавила Оля. – Что будем делать?
