– Господь явил свою волю. Правосудие свершилось…
В глазах Игроманга заплясали лихорадочные огоньки. Этот проклятый чужестранец только что уничтожил почти двухлетние усилия всего Комитета. Этого нельзя было допустить! Но… он не знал как. Всеслав мысленно улыбнулся. Что ж, Враг, вот тебе еще одна ловушка, которую ты непременно посчитаешь шансом.
– Я заявляю перед Богом и людьми, что ни один из этих людей, – он махнул рукой в сторону тех, кто делил с ним камеру, – не виновен ни в едином поступке, коий по законам Божьим и человеческим можно было бы назвать преступлением! Либо уже искупил его неправедным судом и приговором… – Тут он сделал паузу и, заглянув в бегающие глазенки главы Комитета, закончил: – И потому требую Божьего суда, на котором готов быть их защитником…
Этого Игроманг допустить не мог. Он уже открыл рот, чтобы… никто так и не узнал, что он собирался сделать. То ли приказать убить на месте дерзкого рыцаря-чужестранца, то ли просто заткнуть ему рот и отволочь к колоде, где передать в руки палача. Потому что Всеслав добавил:
– И сражаться со всеми защитниками приговора одновременно!
Толпа вновь ахнула, а Игроманг захлопнул рот. Ибо этот безумец только что сам дал ему в руки решение всех его проблем. Сражаться с дюжиной воинов одновременно и победить… это было совершенно невозможно.
– Что ж, чужеземец, мы можем пойти тебе навстречу и на этот раз, – заговорил Игроманг. – Ты обманом убил одного из наших преданных слуг и самых верных и горячих граждан Нового мира. Пусть же ТЕПЕРЬ твой Бог поможет тебе выполнить твой безумный обет, – закончил он с легкой насмешкой.
– Я победил не обманом, а правдой, – спокойно ответил Всеслав, – ибо Господь зрит правду. И потому Он дарует мне победу и в новой схватке. Можешь не сомневаться, слуга сатаны…
Лицо Игроманга исказила ненависть.
– Раскуйте его, – хрипло приказал он, на всякий случай лишая этого рыцаря того, что он уже показал как оружие. – Он же теперь у нас свободен… – издевательски произнес глава Комитета.
Но теперь смешки на его вроде как шутку оказались гораздо более жидкими.
– Грам, Агорб… – начал выкрикивать он, вызывая Всеславу поединщиков. А Всеслав молча стоял и ждал, пока кузнец собьет с него кандалы…
– Ну, – спокойно спросил он своих противников, растирая натертые кандалами запястья, – готовы ли вы предстать перед ликом Господа нашего и дать Ему ответ за все свои прегрешения?
– Я тя щас самого к ему отправлю, – зло зарычал один из воинов, бросаясь на Всеслава с воздетым мечом.
Шаг вправо, удар тыльной стороной правой ладони по боковой поверхности клинка, а левой – короткий, но сильный подбив по шару навершия рукояти, перехват, разворот лезвия и… воин с располосованным лицом, визжа, будто недорезанная свинья, валится на камни площади.
Всеслав мысленно довольно кивнул. Ему удалось вывести из строя одного из бойцов, не убивая его, да еще и создать скользкое пятно на поле поединка… В этой схватке самым сложным было не столько победить, сколько сделать это так, чтобы никак не продемонстрировать своих необычных для окружающих способностей. Ведь Всеслав знал, что на самом деле не только сражается за правду Господню, но и противник у него не этот никчемный Комитет с его убогим главой, а истинный Враг. И потому здесь, на этом поле битвы, следовало явить людям не невозможное чудо, после которого люди расходятся по своим домам, хижинам и лавкам, качая головами и приговаривая: «Вот оно как бывает-то», будучи совершенно точно уверенными, что уж им-то ничего подобного не совершить. А чудо… натруженное, созданное не только волей Его, но и отвагой, силой, уверенностью в своей правоте обычного человека… ну или кажущегося таковым. Дабы любой, увидевший его, воспылал огромным желанием самому множить подобные чудеса!
– На! А-на!.. У-а-а-а-а!!!
Еще один свалился с отсеченной кистью, а второй запрокинулся назад, утробно рыча и вцепившись в наполовину разрубленное бедро. Всеслав отпрыгнул назад, разрывая дистанцию, и несколько картинно взмахнул отобранным мечом.
– Плохой меч, – задумчиво произнес он, – дрянная сталь и слабый баланс. – Он вскинул голову и обвел взглядом притихшую площадь. – Но ведь главное не это, а то, чтобы его держали честные и умелые руки. А в сердце того, кто им владеет, была бы Божья правда… не так ли люди?
И, не дожидаясь ответа, прыгнул вперед…
Когда с поля боя, скуля, уполз последний воин, Всеслав, который подгадал так, чтобы завершить схватку в самом центре площади, между трибуной Комитета и виселицей, опустил меч и повернулся к Игромангу, смотревшему на него затравленным взглядом. До последнего момента он надеялся, что хоть один из его воинов покончит с этим проклятым чужестранцем… Всеслав специально поддерживал в нем эту надежду, позволяя своим противникам то полоснуть по плечу, то задеть кончиком меча обнаженную грудь, то коснуться лезвием спины. И сейчас его тело было покрыто множеством порезов, сочащихся кровью…
Некоторое время над площадью висела тишина. Все смотрели на двоих – рыцаря-чужеземца и того, кто еще не так давно, в самом начале церемонии, считал себя самым могущественным человеком в городе.
– Я… – негромко начал Всеслав.
И вся площадь затаила дыхание, опасаясь упустить хоть звук из речи этого удивительного человека, только что своей жизнью и своей кровью доказавшего свое право обращаться к людям. Впрочем, разве не этим доказывается любое истинное право…
– …обвиняю! – Он вскинул руку с мечом и вытянул ее по направлению к Игромангу. – Я обвиняю этого человека по законам Божьим и человеческим в том, что он совершил множество грехов и преступлений, и требую Божьего суда над ним! – С этими словами Всеслав сделал шаг вперед, затем другой…
– Стреляйте! – отчаянно завизжал Игроманг, подавая команду своим арбалетчикам. И те суматошно вскинули арбалеты, наводя жала болтов на одинокую фигуру, грозно и неотвратимо приближавшуюся к их хозяину и повелителю… Наступил самый шаткий момент действа. Ибо люди, собравшиеся на площади, могли помешать залпу, а Всеславу нужно было, чтобы арбалетчики успели выстрелить… И они успели!
Толпа взревела и кинулась на солдат, вцепляясь им в руки, ноги, шеи, опрокидывая их на спину и обрушивая на них кулаки и палки. Люди были готовы разорвать этих тварей, только что укравших у них чудо…
– Господи! – внезапно разнеслось над площадью.
Толпа замерла. Люди медленно разворачивали головы и благоговейно замирали, узрив своего героя. Живого! И с молитвенно сложенными руками опустившегося на колени перед перекрестьем воткнутого в щель мостовой меча (они не подозревали, что он не опустился, а поднялся на колени, ибо за мгновение до того, как его тело должны были пронзить арбалетные болты, плашмя упал на камни площади).
