Нет, черных тварей поблизости не было. Просто в Старой реальности разразился новый катаклизм, и теперь ровно на середине пути от точки выхода из нереальности до позиций офицеров ширилась пышущая жаром трещина. Перепрыгнуть этот овраг представлялось нереальным, обогнуть – тем более. Глубокие трещины ползли по земле слева и справа и тянулись к реке.
Гуськов, Локтев и Шуйский резко затормозили, почти синхронно развернулись кругом и вновь помчались, правда, не переходя в нереальность, в направлении реки. Другого варианта просто не оставалось.
Вынырнувший следом отряд ненадолго смешался, но тоже вскоре развернулся и дружно направился по следам навигаторов и незадачливого командира.
Воссоединилась группа только на берегу, когда всем пришлось притормозить, поскольку путь преградила обледеневшая засека из вывороченных стихией деревьев.
Гуськов вытянул шею и окинул взглядом поверхность реки. В этом мире, несмотря на резкие перепады температур (вблизи разломов воздух и земля прогревались, как на июльском солнцепеке, а здесь, на берегу, стоял настоящий мороз), река была покрыта достаточно толстым льдом. Этот факт и подсказал майору оптимальное решение проблемы. Тушинское поле на левом берегу по-прежнему оставалось «заповедной» территорией, которую не изуродовала ни единая трещина, поэтому представлялось логичным перебраться именно туда. До ближайших укрытий, правда, по этому полю было топать и топать, но батарейки пока не сели, да и тварей на том берегу не наблюдалось. Так что вариант выглядел действительно оптимальным.
«Надеюсь, на этот раз все получится, хотя, конечно, в последнее время с выбором верных решений у меня явно не складывается, – подумал Гуськов. – Но все ведь когда-то заканчивается, надеюсь, закончится и моя невезуха. И, надеюсь, прямо сейчас!»
Точку в раздумьях Гуськова поставил грохот за спиной. Майор обернулся, увидел, что трещины в земле по-прежнему ширятся и продолжают ползти в сторону реки, и принял, наконец, решение.
– На тот берег! – крикнул он во всю глотку, стараясь перекрыть грохот обваливающейся в трещины земли. – Там ровно! И сразу к домам! Никого не ждать!
Отряд признал нового командира мгновенно. Бойцы бросились вперед и начали карабкаться по ледяной засеке. Рядом с майором остались Локтев, Юля, Шуйский и два его телохранителя. Гуськов помог Юле перебраться через несколько деревьев, жестом приказал Локтеву сопровождать девушку дальше, а сам протянул руку Шуйскому. Чиновник больше не корчил из себя высокое начальство и помощь принял без колебаний. Майор подстраховал его охранников, и когда они тоже выбрались на лед, дал последнюю отмашку.
– Все! Теперь рысью! Если трещины доползут до воды, а мы будем еще на льду… кирдык! Даже в нереальности не спасемся!
Больше ничего объяснять не пришлось. Шуйский к моменту, когда группа подошла к берегу, почти выбился из сил, но теперь у него открылось второе дыхание, и он помчался, обгоняя и здоровенных охранников, и даже попутный горячий ветер, который нес с собой грохот и безумную вонь из пылающих расщелин.
Как выяснилось минутой позже, Гуськов правильно просчитал ситуацию. Не угадал он лишь в одном – невезуха упорно не желала заканчиваться. Когда большая часть отряда почти достигла противоположного берега, послышался оглушительный треск, похожий на частые и громкие выстрелы, а затем река начала вскрываться почти под ногами у отставших. Огромные льдины стали раскачиваться, наползать одна на другую и вставать дыбом, а затем из щелей между ними ударили высокие кипящие фонтаны. Лед начал стремительно таять, а кипяток обрушился почти на голову замыкающим строй людям. Некоторые запаниковали и начали орать, но, слава богу, никто не остановился. Да и орать быстро прекратили. Кипяток был не так опасен, как сперва показалось. Взмыв вверх на добрый десяток метров, вода мгновенно остывала, и то, что падало на головы и спины беглецам, имело температуру не выше, чем у столовского чая. Гораздо опаснее был раскаленный пар, который быстро заволакивал и тающую ледяную корку, и берег, и даже поле.
Гуськов собрал последние силы и поднажал. Теперь уже он сам соревновался с ветром, который, кроме предыдущего набора «приятностей», нес еще и клубы горячего пара. Как бы то ни было, добежать до берега успели все, и никто даже не пострадал, но устроить передышку не получилось. Кипящая волна и клубы пара продолжали двигаться по пятам группы. В чем тут дело, Гуськов понял, когда отряд добрался почти до середины поля. Майор оглянулся и сделал вывод, что Старая реальность снова не оправдала его ожиданий. Нетронутое до последнего момента катаклизмами аэрополе наконец не выдержало и сдалось. По нему тоже поползли предательские трещины. Не такие широкие и глубокие, как на правом берегу, зато многочисленные. И сеть этих трещин стремительно приближалась к беглецам. Гуськов прикинул скорость, с которой «двигались» трещины, оценил расстояние до строений и лежащего за ними шоссе (оно теоретически могло стать «отсечкой», которая притормозит рост аномальной сети оврагов) и пришел к выводу, что добраться до Волоколамки быстрее, чем туда дотянутся трещины, группе не светит.
Что оставалось? Только снова переходить в нереальность, а в перспективе – в Новый мир. Прямиком в тыл мазаевских войск. Но какой был выбор? Либо рисковать и, как говорится, пан или пропал, а если в рифму – «пропан», а также бутан, метан и сероводород, которыми оказались так богаты вскрытые катастрофой московские подземелья…
…Скрытно выйти в тылу у Мазая и рассосаться по ближайшим подворотням, естественно, не получилось. И «новые» военные заметили, и присутствующие в группе «серо-бурые» не позволили. Как только отряд вынырнул из нереальности (которую беглецы снова пролетели, практически не заметив), бойцы из Нового мира извинились и взяли бывших спутников на прицел. Поскольку к ним тотчас присоединились солдаты курившего в тылу оперативного резерва, «старички» благоразумно бросили оружие и подняли руки вверх. С гордо поднятой головой, но не руками остались стоять только Гуськов, Шуйский и Юля. Еще Локтев. Правда, оружие бросили и они, от греха подальше. Вот такая сцена и открылась Мазаю, который лично явился взглянуть на партизанскую группу, так ловко исчезнувшую с берега и внезапно возникшую в тылу его войск.
– Ловкие бродяги, – Мазай усмехнулся и, заложив руки за спину, прогулялся перед строем пленных. – Шлепнуть бы вас, но некогда возиться. Да и лишние руки сейчас пригодятся. Даже такие грязные, как ваши, граждане перебежчики.
Мазай остановился напротив Гуськова и Локтева и уставился на офицеров, как на раздавленных пауков, со смесью брезгливости и презрения.
