Гаер был занят. Вместе с поводырями толковал взятое Слепым. Зрение у суща было устроено особым образом, и образы же следовало разбирать, особым манером обрабатывать: промывать, расстилать и сушить — на специальных пластинах, тонкими пленочками.
Заделье на всю ночь.
Выпь взошел на стену. Юга был жив, другое бы Выпь сразу почуял. Ночь едва перевалила за середину. Тихо стало, только пели-перекликались птицы, осмелевшие как только убрался Слепой. Ярче ночных светил мерцали сторожевые огни корабелл и веллеров. Выпь достал из внутреннего кармана эдр, думая отвлечься. Двенадцать граней о пяти углах. Заскользил пальцами, прикрыв глаза…
— Что это у тебя? — спросили из темноты.
Второй вздохнул, нехотя обернулся.
Дарий, молодой Князь Хома Оливы. Встал он в другом лагере, оклычие. Там же сели его железом оперенные Птицы.
В Отражение он пришел недавно, но, сказывали, успел показать себя в бою на Хоме Оливы. Единственный, кто сумел дать отпор Нуму.
Собой Князь был видный: высокий, статный, с волосами как бледное золото и глазами что морские лагуны. При этом — и умен, и рукаст.
Видимо, и ему не сиделось, не спалось.
— Так. Безделица одна, — Выпь подкинул, поймал эдр.
— Разрешишь?
Выпь пожал плечами, положил в узкую ладонь игрушку.
Дарий внимательно осмотрел, тонкие пальцы щупали грани.
— Где ты нашел сие?
— Давно, на дальнем Хоме.
— Это, если не ошибаюсь — а я не ошибаюсь — кость Игры Ара. Древняя Игра. Я знаю ее лишь потому, что знал Хом. Скажи, ты не использовал эту вещь, как… куб игральный, скажем?
Выпь не отвечал. Разумеется, не кидал нарочно, но… Встало перед глазами — случайно оброненное, в Провале утопленное. Теплые руки Юга, игрушку возвращающие. Был ли то бросок? Засчиталось ли? И если да, то что…
Потемнело резко, будто в глаза кровь ударила.
Загрохотало — оглушающе, словно пролился железный водопад. Закачалась земля, повернулась, вздыбилась. А небо треснуло, лопнуло и рухнуло.
Выпь чудом не навернулся со стены. Ухватил за руку Дария, втянул обратно, не дав сорваться. Лагерь устоял лишь потому, что корни его уходили глубоко, держали цепко. Внизу кричали, метались люди, вразнобой вспыхивали огни. Выпь увидел, как горящий кусок зонтега проломил веллер, вместе с ним достиг земли и обернулся костром.
Стонало все, гремело, шаталось.
Хомы столкнулись, понял Второй, хватаясь за гребень. Рванул из-за спины дикту, отбил упавший обломок зонтега. Тамам Шуд притянул к Хому другой, и теперь они сливались в один, а старые зонтеги разрушались, погребая под обломками людей.
Не было защиты от горящего неба.
Пока навстречу огненному, горяче-багровому не взметнулось черное и не закрыло их — их всех.
Будто куполом замкнуло и Пасть, и людей в ее зубах, и корабеллы и экипажи, и веллеры. Обернулось тысячью тысяч щитов. И так стояло, пока не перестал Хом качаться и не умолк грохот. И только потом ушло черное, расползлось, разметалось.
Над головами остался чистый, наново сложенный зонтег, в звездных марках. О потрясении не напоминало ничего.
Шерл же, теряя в цвете и размахе, медленно таял, оседая на волосах Третьего. То, что защитило от умирающего зонтега, вновь обернулось власами, легло покойно, просторно.
Взгляды людей сошлись на Юга.
Молчание общее было точно копье глаз.
Юга глубоко вздохнул, развернул плечи, поднял голову и пошел к своей палатке. Люди перед ним расступались. Он шел, держа в уме цель и чувствовал, как с каждым шагом накатывает, захлестывает дурная слабость.
Плата Луту за содеянное — за Центрифугу, за Щит.
Не дошел.
***
Тамам Шуд сказал — верну целым.
Не сказал — живым.
Выпь подбежал первым. Упал на колени. Подоспевший следом Волоха видел, как бешено бьется жилка у него на виске, как дергается лицо, белеют губы. Выпь легко прошелся руками по ангобу, будто пытаясь найти стыки, швы.
— Ангоб нерушим, — сказал Волоха, понимая, что слова его до Второго не дойдут.
Тот молча ощупал глазами доспех. Искал, за что зацепиться.
— Третьи ангоб сами скидывают, когда того хотят. Ты не…
Замолчал. Выпь ухватил живую ткань доспеха на боку и потянул в стороны.
— Ангоб не…
Второй хрипло крикнул от натуги — и доспех распался. Выпь убрал руки — посиневшие, с кровью под ногтями.
— Теперь делай, — велел хрипло.
Волоха, надо признать, не сплоховал. Немного разбирался в устройстве Третьего: доводилось пользовать пацана на Станции. Да и сшит тот был крепко, отходил быстро.
Своими ногами в палатку убрался, от помощи отказался, но взгляд имел странный, сквозной. Что там случилось, у Тамам Шуда в гостях, Волоха знать не знал.
Позже, решил. Сам расскажет.
Пока Пасть в порядок приводили, ровняли то, что при столкновении попортилось, успел с прочими капитанами словом-двумя перемолвиться.
А там и Выпь подошел, и цыган из темноты вынырнул.
В самую пору было о корабеллах поговорить. Отошли, сели в палатке, Ивановым отведенной. Волоха, правду сказать, в ней не жил — на Еремии обитал.
— Так как думаешь пробуждать красоток, гаджо? В перси целовать? Али в персики? — цыган сам себе посмеялся, кусая крепкими зубами яблоко.
Кому война, кому мать родна, подумал русый. Дятла ничего смутить не могло: ни неба падение, ни смертное видение.
— Не я их в ларец уложил, не мне и поднимать, — отозвался Волоха.
Посмотрел на Второго. Тот молча кивнул: понял. От друга он вернулся хмурым, с потемневшим лицом. Размышлял над чем-то, крутя на пальцах свою игрушку-эдр.
— Вместе справимся, поодиночке никак. Корабеллам нужен капитан, и я им стану.
— И хватит на всех?
— Должно хватить.
Помолчали. Дятел хрупал яблоком, как конь.
Первый влетел в палатку, словно бражник в стекло. Выпь от неожиданности эдр выронил, русый вздрогнул: нервы у всех были перетянуты.
— Лин, блин, — сказал Волоха, хлопая подавившегося старпома по спине.
— Вот вы где! — вскричал Оловянный, тараща синие глаза. Выдохнул, взмахнул руками. — Там, на поле! Такое! Пойдемте скорее!
***
— Твою налево, — сказал арматор.
Отвел от глаз дальнозор, тряхнул головой, снова взглянул и снова выругался.
— Не, я против этой хрени людей не выведу. — Пробормотал озабоченно. — Посшибает, как прутяных солдатиков. Чем воевать стану?
— Зрелище, — сочно причмокнул Дятел.
— Хорошо, что с корабеллами не поспешили, — прибавил Волоха задумчиво.
Пожалуй, и корабеллы бы не устояли.
Смотрели, как гуляют по дальнему краю столбяные смерчи. Ясно было, что не Хом им создатель; что привели их Хангары и жертва им — люди.
— Я к ним выйду, — решил Второй, — попробую обуздать.
— Спятил? — весело спросил Дятел. — Молодец!
— Думаешь, голосом к покорности привести?
— Если живое, то и справиться можно, как с живым, — отозвался Второй.
— Моего коня возьми, — сказал доселе молчавший Михаил. — Он стабилизированный, всяко крепче простых.
Выпь поблагодарил.
Пошел вниз со стены. Понимал — возможность появилась себя поднять в глазах людей, доверие утраченное вернуть.
Когда еще представится? Пока шел, пока коня подводили, думал, крутил в голове, как столковаться с этими созданиями. Не припоминал у Печатей подобного, но и назад сдавать не хотел.
Уже когда был верхом, рядом оказался Первый. Рванул его за рукав, потянул вниз, к себе. Хватка у маленького Лина была железной.
— Имена, — проговорил быстро, жаля синевой, — имена, Выпь. Дай им имена! Сделай своими. Приручи.
Выпь сузил глаза, медленно кивнул, высвободился. Стабилка нетерпеливо фыркнула. Манучер отпустил ее.
И — полетели.
Земля дрожала так, словно тонкая плоть ее готовилась прорваться фонтанами крови и каменного крошева костей. Воздух загустел, горячими плетьми стругал лицо.
Ни один конь бы не прошел. Стабилка же мчалась, как стрела.
