Залечит раны и выйдет сильнее прежнего, подумал Лин. Посмотрел на изможденные, отчаянные лица солдат. Сжал кулаки.
Я могу, подумал упрямо.
***
— Михаил.
Плотников обернулся на тихий зов. С Ланиусом они не вполне сошлись как собеседники, зато нашли в друг друге партнеров по игре в тафл. Михаил, человек не азартный и рассудочный, открыл для себя в этом состязании спокойствие и возможность хорошо, без спешки все обдумать наперед.
Иллюзия возможности контроля.
Лин игру не жаловал, быстро начинал скучать.
— Ланиус? Что-то случилось?
Оловянный нагнал его, встал рядом, помолчал и заговорил медленно, будто через себя переступая.
— Мне придется вам кое-что рассказать. Я… не уверен, что поступаю правильно, — Ланиус вздохнул, привычно поворачиваясь к собеседнику здоровой половиной лица. — Вы видели то ново-народившееся существо, которое прозвали Дым-Волком.
Михаил кивнул. Сложно было не приметить. Гаер чихвостил тварь на все лады; огненные снаряды Дымоволку были что подкорм, а железо не бороло.
На Второго уповали, но сыскать не могли — как пропал.
— Волк — те Оскуро, что мы убили. Оскуро, прежде гибели отведавшие человековой плоти. Мы не знали, что они могут эволюционировать вот так, через смерть… Мы сами его создали. Но наши актисы бессильны против Волка, и Мастер запрещает нам сражаться. Он говорит — это ваше чудовище. Это вы должны его сразить. Вы, люди.
Ланиус глубоко вздохнул перед тем как продолжать.
— Я успел узнать Лина достаточно и понимаю, что запрет его не остановит. Он зовет меня с собой, и я сделал вид, что согласился, но, Михаил, это гибель. А я… я трус. Я не хочу умирать. Это ужасно стыдно.
Первый опустил голову, а Михаил положил руку ему на плечо.
— Нет. Ничего нет постыдного в том, чтобы бояться смерти и хотеть жить.
— Я не боюсь! — Ланиус вскинул голову, став ужасно похожим на Лина.
У Михаила заболело сердце.
Что за конструкции были выстроены в белых головах этих детей? Что за обреченность, установка на смерть в бою? Ценой жизни своей защитить людей, которых — по правде сказать — совсем не знали?
— Прошу вас, Михаил. Вы имеете на Лина влияние, он всегда так о вас рассказывает… Попробуйте отговорить его от этой затеи, а я попытаюсь придумать что-нибудь… Я…
Михаил остановил лила успокаивающим жестом.
— Хорошо, Ланиус. Я сделаю.
— Спасибо вам. Вы добрый… Вы хороший человек.
Хороший человек. Михаил прикрыл глаза, сжал пальцами переносицу, усмехнулся невесело. Да, куда уж лучше. Добрый. Вот так и Лин говорил. В глазах жителей Лута доброта была едва ли не недостатком, роковой слабостью, но именно она притягивала к себе…
Но теперь Михаил должен был забыть ее. Ради Лина. Ради остальных детей.
Вспышкой вернула память видение, подсмотренное на пирамиде, в душных-тошных джунглях: вот прыгает, вот руки-крылья, вот — копье, пробивающее, прибивающее к земле, засоленной кровью…
Нет, нет, не бывать.
Если Мастер говорил, что Волка сразит человеческий воин…
Почему бы Михаилу не стать этим человеком?
***
— Мигелито!
— Нет.
— Да стой ты, ты… осо тонто!
Михаил раздраженно вздохнул, остановился. Нил, нагнавший его резвым галопом, вид имел самый таинственный и вместе с тем — взволнованный.
— Ценю твое устремление, но, благородный рыцарь, оружием обычным ты не сразишь чудовище.
— А уж ты, видать, специалист?
Михаил не пытался скрыть истинные чувства. В бою Нила он не видел — тот не считал для себя зазорным отсиживаться в тылу, развлекая раненых, сестричек и кухарей.
Нил туманно улыбнулся, будто прочитав его мысли. Посмотрел туда, где на фоне заката в листах дыма и кожи спало чудовище.
— Не для тебя я это хранил, Мигель, — сказал непонятное, — но владеть, видимо, тебе.
Стянул со спины виолончель, ухватил за гриф и ударил оземь. Раз, другой… Инструмент зазвенел, застонал протяжно и жалобно. Михаил ахнул невольно, подался к музыканту, желая остановить, удержать:
— Спятил?!
Нил только отпихнул его. Бормоча на риохе, влез двумя руками в развороченное лакированное нутро.
Выпрямился, держа нечто.
Нечто это походило на силок, сжатый в ладони. Нити его едва светились, точно посмеивались.
— Что это? — спросил Михаил ошеломленно.
— Всеоружие, — тихо отозвался Нил. — Слушай внимательно. Вещь эта — много старше Хомов. Наследие, остаток ушедших. Для простоты зовут ее Всеоружием, и она впрямь способно принять любую форму, какая будет потребна. Однако носителем может стать не каждый. Сама выбирает. Сила ее как раз вровень с Дым-Волком будет.
Михаил слушал недоверчиво. Большой веры Нилу не было, но разве не видел он сам, как тот носился со своим инструментом, как берег, и как теперь безжалостно уничтожил… для чего, чтобы состроить насмешку? Глупо.
— Хорошо. Допустим. Но как эта…авоська…способна быть оружием?
— Сам ты авоська, — ласково усмехнулся Нил и бросил комок в Михаила.
Тот вскинул руку, но перехватить не успел.
Сетка ударила его в плечо, живым существом юркнула на спину и Михаила пронзила ослепительная дуга. Выгнуло, скрутило, ослепило, пресекло дыхание, бросило на колени…
Очнулся, весь дрожа, в поту, как загнанная лошадь. Крокодил, склонившись к нему, продолжал говорить:
— …второе же ее прозвание, Всадница Боли. Ну, как сам понимаешь, пока усаживается, пока к стремени примеряется, шпорами под бока трогает… Смотри-ка, удержал.
Михаил сплюнул медью.
— А что… были те, кто не удерживал?
Нил с непривычным ему тактом отмолчался. Ухватил за руку, помог подняться.
Михаил осмотрел себя, но никаких внешних изменений не заметил. Крокодил же усмехнулся.
— Не сомневайся, Мигелито. Уж если села, взнуздала-зашпорила, то из-под себя не выпустит.
— Как она работает?
— Недоверчивый ты, Иванов, — сказал Нил и, не снимая улыбки, вскинул к глазам его раскрытую наваху.
Плотников увидел лишь короткую вспышку. Лезвие чиркнуло будто по невидимому забралу, упавшему на лицо. А когда Крокодил ткнул в бок, нож встретил гарду короткого меча.
Михаил молча смотрел, как пальцы его сжимают рукоять и как — мгновения не прошло — оружие пропало. Истаяло, ушло под кожу.
— Вещь, говорю же, — беспечно улыбнувшись, подмигнул Нил.
***
— Дарий, мне нужна твоя Птица.
Князь расширил изящно подведенные глаза. Даже в пекле Отражения он умудрялся сохранять блеск волос и красу ногтей.
За Плотниковым в шатер сунулась стража, но Князь отпустил их взмахом руки. Когда Михаил ворвался, откинув расшитый полог — стоял над чертежами, растянутыми на походном столе. Теперь же отвлекся. Склонил голову к плечу, рассматривая Плотникова.
— Птица? Белый мальчик так тебя утомил?
— Нет, — ответил Михаил.
Он не ждал, что язвительный Властитель Хома Оливы отдаст свою Птицу без вопросов, но состязаться в остроумии был не настроен.
Ему по уши хватило Всеоружия.
А еще он знал, что промедление может сыграть злую шутку: Лин вполне мог не дождаться Ланиуса и отправиться сражаться в одиночку. Порой поступки Лина с головой выдавали его истиный возраст.
Дарий вздохнул, почувствовав его настроение. Отложил чертежный инструмент.
— Пойдем, о грубый варвар, не имеющий понятия об искусстве светской беседы…
Птицы Дария нашли себе пристанище в оклычии, рядом с корабеллами. Дарий выпускал их пастись — на погибель враждебному Нуму. Теперь, в сумерках, Птицы уже спали. Михаил не мог их разглядеть — видел только синие тени, как осиные гнезда.
Дарий посвистел. Совсем негромко, даже ласково, но из темноты — миг — шумно и жарко упало окованное металлическим пером создание.
Уставилось на Михаила пронзительными, горячими глазами.
— Возьми эту, — Князь провел ладонью по кольчужной шее Птицы, вновь вздохнул. — Я имею право знать, что ты замыслил, но… Но им не воспользуюсь. Ты останешься мне должен, и я стребую долг, будь уверен.
