— Так вот. Вчера я немного задержался на Юнаках с несколькими распущенными, но довольно приятными и умными девочками. Кстати, к Олегу я вчера так и не попал. Да и сам понимаешь — праздник. Какого черта его человеку портить? Но не бери дурного в голову, потому что сегодня я беру «интервьюма» у Мороза, директора Юнакского рынка. А этот Мороз считается человеком Паламаренка. Итак, предлагаю нам, бывалым героям, пойти в обход, как про это поется в популярной мультяшной песенке. Пойдешь со мной в этот самый обход, чтобы прощупать дело на дальних подступах?
— Пойду, пойду, — вздохнул я, думая о том, что женщины таки погубят Алексиевского. Ведь, честно говоря, у меня были надежды на то, что он что-нибудь да выяснит про «Луч», пока я занимаюсь посторонними делами. Но, оказывается, мной было сделано даже больше, чем знаменитейшим Д. Раконовым. Ну и напарничек!
— Алексиевский, ты хотел рассказать мне что-то про гременецкие летающие тарелки, — остановил я его и вдруг вспомнил, что Юрку Гемоновича, водителя Евгения Мороза, который был человеком Паламаренка, я видел вчера в близком контакте с Григорием Мельниченком, человеком, поддерживающим Ивана Пригожу… Но развить эту тему мне не дал скрипучий голос Алексиевского, который в этой жизни поддерживал лишь существа женского пола. За разные интересные места.
— Да, да, — сразу проникся темой бывший редактор «Свободы Плюс». — Итак, раньше это были просто лучи. Никаких шаров тогда не было даже «на шару». Тем более не было такого, чтобы они лопались. Но самое интересное произошло в конце… Когда над Юнаками небо в последний раз вспыхнуло и повыбивало все электричество, я находился в Юнакском парке с одной… м-м-м… с одной ведьмочкой.
Алексиевский замялся и вдруг коротко хохотнул:
— Так вот. Когда стало темно, в парке появился какой-то огненный туман. Нет. Ошибаюсь. Не туман, а какое-то слабосветящееся мерцание. Снова не так. Не мерцание, а какая-то дымка, которая ползла по траве, обвивала листву, ветви и чуть-чуть, действительно, светилась. В общем, возникало такое ощущение, что вся земля пропиталась невидимым до сих пор светом. И вот он, этот свет, под влиянием чего-то там начал испаряться… Ты же знаешь, Роман, я не из пугливых, но тогда и мне стало немного жутковато… Моя ведьмочка тоже притихла. Но ты ведь знаешь современную молодежь — ей все «фиолетово». Самые серьезные вещи в миг с ног на голову поставят. Впрочем, этим они мне и нравятся. Я сам такой. Так вот, значит, ведьмочка моя и говорит: «Он приближается!..» И так, знаешь, с подвыванием говорит. И руку мою крепко-крепко сжала. Так крепко, что вот — синяки остались.
Алексиевский поднял левую руку вверх и повертел ею в воздухе. На его запястье действительно было видно три тусклых пятна. То ли грязь, то ли…
— Ну, я ее, конечно, прижал к себе, говорю: «Ну что ты, голубка!.. Что ты, чувиха моя ненаглядная!.. Это — обычные оптические эффекты». И вкрутил: «Понимаешь, явление сольватации происходит путем диполь-дипольных связей…» Ну и еще что-то такое нес. Не из той оперы, конечно.
Алексиевский пожал плечами, затягиваясь (даже зашипела!) сигаретой.
— Но знаешь, Роман, научные обороты успокаивают сознание современного индивидуума. Удивительно! Если раньше человека в состояние душевного равновесия приводили молитвы, то сейчас — доклад с какого-нибудь «симпозимума» с мудреным названием. Суть, впрочем, осталась та же самая.
Я понял, что сейчас Алексиевский начнет разводить свои теории, и поерзал на столе:
— Хорошо, хорошо… Дальше что, Михалыч?
— Дальше?.. Ах, да… Итак, завыла моя суккубочка: «Он приближается!.. Он приближается!..» Я прочитал ей лекцию, а потом-таки спрашиваю: «А кто?» Она глазища распахнула, даже затылок видно стало, да и говорит: «Люцифер!» Тю, думаю, так ты, подружка, немножко не того… А сам говорю: «С чего это ты взяла, родненькая?» А она и отвечает: «Нам магистр говорил, что из черных бездн заклубится сияние животворное, и впитается тьма в него, и души человеческие растворятся в нем, и разглядят глаза человеческие великое содержание того, что скрыто до времени во мраке, и проникнутся содержанием тем, и из того проникновения явится настоящий властелин черной бесконечности — лучезарный люцифер!»
Михалыч на мгновение замолчал, как-то возбужденно дернул кадыком и продолжил:
— Эге, думаю себе, так над тобой, детка, кто-то хорошо поработал, а сам говорю: «Магистр, конечно, человек умный, но сама посмотри: туман растаял. В кустах, кроме диких собак и кошек, никаких других люциферов не наблюдается. Ну разве что я немного на него похож. Но, чтобы стать вровень с ним, мне, как говорил один из бессознательных сторонников этой фигуры, надо учиться, учиться и еще раз учиться». Успокоилась моя ведьмочка. Захохотала. Я, кстати, тоже успокоился. А она говорит: «Если серьезно хотите учиться, то приходите сегодня в первом часу ночи к скифской бабе. Только не говорите, что это я вас направила. Скажете, что случайно сюда попали». И вот здесь, Роман, начинается самое интересное. Светящаяся дымка тоже, конечно, интересно. Но серьезный читатель отнесется к ней с иронией. А вот к сборищу сатанистов — фига! Это уже проблема. Язва, так сказать, общества… Кстати, знаешь, кого я возле той бабы ночью встретил?
Я уже догадался:
— Лианку.
Алексиевский изумленно наморщил лоб:
— Точно!.. А ты откуда знаешь?
— Ну, господин Пивонов, обижаете. Я все же в столичной прессе работаю.
— Ага, а мы, значит, провинциальные лохи? — оскорбился Алексиевский. — Парниша, все действительно великое возникает на периферии. Всякие центры и столицы — это лишь огромные желудки, которые днем и ночью переваривают брошенный в них с околиц харч информации. Я был в водовороте событий. А ты?..
Я пожал плечами:
— А я был на берегу. И кое-что с него увидел.
— Ну и тащись от своих морских пейзажей, Айвазовский, — надулся Алексиевский, бросая окурок в открытую форточку (попал, кстати), и выпрямился на кровати, заложив руки за голову.
Я примирительно похлопал его по колену:
— Ладно, ладно… Успокойся. Ведь одно дело делаем. Я совсем случайно узнал о том, что Лианна со своим кавалером Михаем находилась этой ночью там, где ей почему-то не очень понравилось.
Алексиевский чуть оживился:
— Тю, глупая! А мне поправилось. Правда, бежать потом пришлось очень быстро, но зрелище было — класс! — и Д. Раконов удовлетворенно почмокал языком.
— Куда бежать? — не понял я.
— Не куда, а откуда, — поправил меня Алексиевский. — Оттуда. А то могли очень свободно по шее накостылять.
— Ты что, нарушил люциферовский регламент?
