Потом мать протрезвела и начала ходить по гадалкам и колдуньям, надеясь приворожить и вернуть неверного мужа в семью. Чтобы платить ворожеям, продала все, что представляло собой ценность. Стало еще хуже. Гадалки не помогли, и мать заболела, а на Изольду свалились все хлопоты по домашнему хозяйству, заботы по добыванию хлеба насущного и неимоверно дорогих лекарств для матери.
Умненькая Изольда не стала мыть чужие полы, понимая, что из поломоек выбиться в люди уже невозможно, а начала решать контрольные работы одноклассников за деньги. Вскоре к ней стали обращаться и ленивые ученики из параллельных классов, клиентура значительно разрослась.
У нее был особый дар применения своих способностей на практике. Например, талант стилиста. Обладая врожденным вкусом и чувством меры, Изольда лучше всех умела сделать прическу или наложить праздничный макияж и брала за свои услуги дорого. После школы закончила курсы секретарей, надеясь устроиться на приличную работу. К этому времени мать тихо угасла, и после скромных похорон единственного близкого существа Изольда осталась одна.
Отец ее одноклассницы пожалел несчастную девчонку: пристроил на фирму к хорошему знакомому, бизнесмену Родиону Сидоркину. Изольду взяли на работу всего лишь курьером, но она смогла показать себя даже на такой скромной должности и неуклонно шагала вверх по карьерной лестнице, пока не стала секретарем самого шефа, а потом и его женой.
Непростая доля выпала Изольде: в ней было все, кроме любви. Поэтому она считала, что любовь всего лишь выдумка романистов и существует исключительно для того, чтобы интересно было смотреть фильмы и читать книжки, а к реальной жизни это глупое и бесполезное чувство не имеет ровно никакого отношения.
Изольда смотрела на пасынка как на инопланетянина, который абсолютно ничего не понимает в повседневной земной жизни. Ну надо же быть таким дураком, чтобы отказаться от плывущей в руки удачи, а тем более от реальной выгоды!
– Я не собираюсь жениться на Пуле! – отчеканил, с вызовом глядя мачехе в глаза, Дима. – Я ее не люблю! Понимаешь ты или нет? Не люблю! – воскликнул он и упрямо поджал губы.
«Ну вылитый отец!» – с неприязнью подумала Изольда, однако внешне ничем не проявила неудовольствия.
– Мальчик мой, любовь подобна гриппу, – попыталась перевести все в шутку она. – Если его лечить, проходит за неделю, а если не лечить, то за семь дней. В семейной жизни любовь совсем не главное. Лена – прекрасная партия! – Димино упрямство, а еще более его враждебный вид окончательно вывели ее из себя, и она перешла на крик: – А если она положит глаз на другого? Тогда прощай Апулевич с его миллиардами!
– Ты говоришь, как бордель-мама! – взвился Дима. – Ради бога, оставь меня в покое! Если тебе нужны миллиарды Апулевичей, то попробуй захомутать отца семейства, вдруг клюнет! Слабо переспать с ним ради денег?
У Изольды от гнева перекосило лицо. Она подскочила к Диме и ловко, как кошка лапой, отвесила ему звонкую пощечину. Дима неловко оттолкнул мачеху, та сделала, почему-то оглядываясь на висевшие на стене часы, несколько шагов назад и неожиданно для Димы рухнула спиной на журнальный столик. Ножки столика подломились, Изольда картинно растянулась на полу среди обломков, громко рыдая и размазывая по лицу косметику для большей убедительности: как раз в этот момент в холл входил Сидоркин-старший.
– Что здесь происходит? – Родион бросился к Изольде и помог встать на ноги.
– Он избил меня! – Рыдания Изольды перешли в жалобные всхлипывания. – Видит Бог, я этого не заслужила! Родион! Сделай же что-нибудь.
Сидоркин усадил жену на диван и повернулся к Диме, который так и застыл посреди холла с растерянным, ошеломленным видом.
– Дима, ты с ума сошел? – Родион с недоумением смотрел на сына. – Как ты мог поднять на Изольду руку?
– Я не бил ее, папа, она сама упала на столик. Специально! Это она мне дала пощечину, смотри – губу мне разбила! – Дима сам чувствовал, что говорит очень неубедительно и отец верит не ему, а Изольде.
– Он предложил мне такое… – подлила мачеха масла в огонь, – такое… Он сказал, чтобы я соблазнила Апулевича ради его миллионов… Как, по-твоему, я должна была реагировать? – плакала Изольда, трагически заламывая руки. – Родион, ты же знаешь, я такая уравновешенная, неконфликтная… Но это беспредел какой-то…
Родион вздрогнул, как от удара, а когда заговорил, стало ясно, что он еле сдерживается, чтобы не броситься на сына с кулаками.
– Сын, это правда?
Дима хотел сказать, что это не совсем правда, вернее, совсем неправда, но отец смотрел на него с таким гневом и осуждением, что у Димы пропала всякая охота выяснять детали и нюансы.
– Ты что, не видишь, она подвинулась рассудком на деньгах Апулевичей! Она обманщица! – закричал он.
– Не смей так говорить об Изольде, щенок! – взорвался Родион. – Я кормлю тебя, плачу за твое обучение и за шмотки! А ты? Ты позволяешь себе оскорблять мою жену, от которой ты ничего, кроме хорошего, в жизни не видел!
Дима видел, что отец разозлился так сильно, что способен ударить его. Но он и сам почти перестал себя контролировать.
– Ты тоже сошел с ума? Как ты можешь меня попрекать? – едва сдерживаясь, чтобы не заорать, сказал Дима. – Тут половина всего – мамина! А Изольда – хищница и гадина… Вползла в нашу семью, охмурила тебя!
– Замолчи немедленно! Сейчас же извинись! – с надрывом закричал Родион, хотя это было совершенно на него непохоже.
Он не любил повышать голос, а уж так, как сейчас, не орал никогда в жизни. И Дима тоже не мог остановиться:
– Мне не за что извиняться! Я не хочу жениться на деньгах! Я ваши планы разрушаю, да? Да идите вы со своими планами знаете куда?
Дима схватил сумку и бросился к выходу. Выскочив из дома, он сбежал по пандусу и направился к машине таким быстрым шагом, что не сразу услышал, что его зовет, пытаясь догнать, расстроенный дворецкий. Алексей Сеич страдал одышкой, и этот небольшой кросс по мощенному красной плиткой двору дался ему нелегко. Старик сунул Диме в руку пухлую пачку денег, а когда тот начал отказываться, замахал руками: мол, отдашь, когда все успокоится. Дима сунул деньги в карман джинсовой куртки, от души пожал Алексей Сеичу сухонькую ладонь, а потом обнял дворецкого и поцеловал в морщинистую щеку… Садясь в джип, Дима оглянулся: старик с убитым, растерянным видом смотрел вслед…
Долгое время черный «ха-пятый» Димы без всякой цели кружил по улицам Москвы, пока логика московских дорог, перекрестков и поворотов не привела его на смотровую площадку на Воробьевых горах. Дима долго сидел в машине, глядя в постепенно темнеющее небо, и все не мог успокоиться. Никогда еще они с отцом так не ссорились и не говорили друг другу таких обидных слов. Да, этого бы не произошло, будь жива мама. Дима усилием воли сдержал непрошеные слезы, завел машину и поехал в сторону общежития МГУ.
